Whatsapp
и
Telegram
!
Статьи Аудио Видео Фото Блоги Магазин
English עברית Deutsch
Это история еврейской девочки по имени Йеудит Клайнман, которой пришлось два раза за свои детские годы делать такой выбор, который, по ее словам, в нормальном мире не приходится делать ни одному ребенку

Детство закончилось. Первый выбор

Я родилась в Венеции, в 1939 году, а через три года моя семья переехала в Милан. Мы жили в Милане втроем: я, мама Хана и бабушка Лея. Папа, уйдя на войну, исчез, мы от него не получали никаких известий.

Когда мама приходила с работы, мы обнимались, и весь вечер я от нее не отходила, я была очень к ней привязана. Моя мама играла со мной, читала мне сказки и всегда отвечала на все вопросы. Хотя шла война, и папы с нами не было — я росла беспечно.

Однажды в январе 1944 года мое счастливое детство закончилось. Маму позвали к телефону, который был установлен в лобби нашего многоэтажного дома. Мама спустилась вниз, а я, как обычно, пошла за ней. Мне не было слышно, что она говорила, потому что она шептала что-то в трубку очень тихо. Когда мама положила трубку, я увидела, как она бледна.

— Мама, почему ты такая бледная? Что случилось?

Но мама, которая всегда отвечала на мои вопросы, почему-то промолчала. Она взлетела по ступенькам в квартиру и бросилась собирать чемоданы.

— Мама, куда мы идем?

Мама снова не ответила, и я почувствовала, что происходит что-то ужасное. Мама и бабушка (я называла ее Нонна) взяли по чемодану, а я прижала к себе свою куклу Анжелику, и так мы долго шли в молчании по улицам, пока не пришли к какому-то большому дому. Мы прошли в комнату, где рядом со столом стоял человек в нацистской форме. Он приказал маме и бабушке сесть на скамейку. К моему удивлению, на той же скамейке сидела наша соседка, католичка. Офицер велел мне встать рядом с ним. Он спросил меня обычным голосом:

— Как тебя зовут?

— Джудита.

— С кем ты хочешь пойти, Джудита?

Я понимала, что я должна отвечать сразу, и посмотрела на маму — но не могла ее узнать: вместо лица у нее как будто была белая маска. Ее глаза, которые всегда смотрели на меня с любовью, сейчас кричали: «Опасность! Не выбирай меня!». Я прочитала в маминых глазах этот крик — и указала на нашу соседку.

Офицер отдал по-немецки какой-то приказ, и тут же два солдата схватили бабушку за плечи и вытолкали из комнаты. Потом они подошли в маме. Когда я поняла, что она тоже сейчас исчезнет, я бросилась к ней, но офицер остановил меня и крепко держал, чтобы я не вырвалась. Мама протянула ко мне руки — офицер меня не отпускал. Мама открыла рот, чтобы что-то сказать мне — никакого звука не вышло из ее рта. Я кричала:

— Мама, мама…

Солдаты грубо вытолкали маму в заднюю дверь, а наша соседка-католичка взяла меня за руку и вывела из комнаты. Соседка сказала мне, что не может меня оставить у себя: их семья бедна, и у них и так уже есть пять детей — и привела меня в монастырь.

Мать-настоятельница встречала нас у ворот. Она улыбнулась мне и спросила, как меня зовут и сколько мне лет. Я ей ответила:

— Меня зовут Джудита, и я не хочу быть здесь, я хочу домой.

Мать-настоятельница сказала:

Не бойся, Джудита, мы о тебе позаботимся, и нацисты не найдут тебя.

Потом я узнала, что я была единственной еврейкой в монастыре, все остальные были христианками. Никто в монастыре не должен был знать, что я еврейка.

Проходили месяцы, я сдружилась с тремя девочками моего возраста. Мне было так тяжело держать в секрете, что я еврейка — что я решила поделиться с моими подругами. Ведь они не захотят причинить мне вред! Однажды, когда мы гуляли во дворе, я сказала им, что я еврейка. Одна из старших девочек, Марчелла, проходила в этот момент мимо и, услышав, что я говорила, сказала мне:

— Джудита, ты не еврейка, и я могу тебе это доказать.

— Как?

— Покажи мне свой пупок, и ты сама поймешь.

Я показала ей свой пупок и она сказала:

— Вот видишь, у всех христиан такой пупок — он завернут внутрь!

Я не очень ей поверила. Но когда монахини ушли на дневную молитву, Марчелла собрала всех девочек, выстроила их в две шеренги, мы с ней проверили все пупки — и действительно, все они были завернуты внутрь!

Тогда Марчелла обратилась ко всем девочкам:

— Девочки, мы раньше сомневались — не еврейка ли Джудита, но сейчас мы все убедились в том, что она, конечно же, христианка, как и все мы!

Я была в замешательстве. Я-то знала, что я еврейка! И откуда у меня взялся христианский пупок вместо еврейского?

Однажды мы учились в нашей комнате на втором этаже — и вдруг услышали со двора какие-то крики. Мы подошли к окнам и увидели двух мужчин: одного в черной форме, другого — в коричневой. Подняв головы к монастырским окнам, они кричали нам:

— Есть у вас там еврейки?

Я в панике отскочила от окна, но, к счастью, наша учительница-монахиня, стоявшая рядом со мной, тут же подтолкнула меня обратно к окну и ответила людям в форме, что в нашем монастыре нет и не может быть никаких евреек. Потом она обернулась к нам и попросила всех занять свои места. Я не могла сдвинуться с места. Единственное, что я могла вымолвить, это было «Grazie» — спасибо.

— Ты не меня должна благодарить, — сказала монахиня, — Благодари Бога! Он тебя спас!

Вскоре настоятельница позвала меня и сообщила, что отныне меня будут звать не Джудита, а Дита.

В ту ночь, лежа в кровати, я сказала себе, что если они не позволяют мне быть еврейкой, тогда я буду как будто две девочки: днем я буду христианкой Дитой, а ночью еврейкой Джудитой, и я буду говорить себе эти слова каждый вечер: «Я еврейка, меня зовут Джудита». И так никто не будет на меня сердиться, все будут мной довольны. Иисус, и мать-настоятельница, и все монахини — будут рады, что я христианка, а Вс-вышний, мама и бабушка будут рады, что я еврейка. И если все мной будут довольны — тогда они вернут мне мою маму…

Италия или Земля Израиля?

Война закончилась, и в Италии появились представители Еврейской бригады британской армии. Они начали искать в монастырях еврейских детей, с тем чтобы вернуть их в еврейские общины.

В конце мая 1945-го года, когда я была просто уверена, что раз война закончилась, моя мама вернется ко мне, я каждый день стояла у ворот и смотрела на улицу — ждала маму.

Когда одна из наших послушниц прибежала ко мне и сказала, что в кабинете матери-настоятельницы меня ждут какие-то гости — мужчина и женщина, — я не сомневалась, что это мои папа и мама. Не дослушав, я помчалась по ступенькам, влетела в дверь — и увидела, что это были вовсе не мои родители, а совершенно незнакомые люди.

Мужчина подошел ко мне:

— Шалом! Я — Цвика, солдат Еврейской бригады, а это Леа — из Эрец Исраэль. Мы евреи. Ты знаешь, что ты тоже еврейка?

Я ответила:

— Да.

— Потому что ты еврейка, мы хотим тебя забрать из монастыря — ведь это христианский монастырь, ты знаешь, — и отвезти тебя в Землю Израиля.

Я ничего не знала про Землю Израиля и я не хотела, чтобы меня снова куда-то забирали:

— Я никуда не поеду! Меня никто отсюда не увезет!

Мать-настоятельница сказала Цвике:

— Я же вам говорила, что она не пойдет с вами…

Цви посмотрел мне в глаза:

— Йеудит, ты не христианка, ты не можешь жить в монастыре. Ты должна жить со своим народом.

Мать-настоятельница положила мне руку на плечо:

— Дита, ты знаешь, что ты мне очень дорога. Я не хочу, чтобы ты покидала монастырь. Иисус тебя спас — и пока ты под его защитой, ты в безопасности.

Леа повернулась к матери-настоятельнице:

— Она не может оставаться с вами, ее передали вам только под временную опеку.

А мне она сказала так:

— Йеудит, тебе семь лет, ты уже большая девочка. Ты должна понять: здесь, в монастыре, ты нашла временное убежище. Сейчас война закончилась, и мы обходим все монастыри и забираем оттуда еврейских детей и везем их в Землю Израиля. Твое место не здесь, в Италии, а там — на еврейской земле.

Мать-настоятельница велела мне пойти в келью, подумать там полчаса и принять решение: где я хочу быть. Я сидела в келье и не знала, что делать. С одной стороны, я уже привыкла к монастырской жизни, я провела там уже полтора года, у меня было четыре близких подруги, были еще две монахини, которые ко мне хорошо относились, и была мать-настоятельница, которая любила меня. Я подумала так: «Лея сказала, что все евреи сейчас едут в Эрец Исраэль. Значит, мама и бабушка тоже там!» — и приняла решение ехать с Леей.

Когда я вошла в кабинет матери-настоятельницы, на меня смотрели три пары ожидающих глаз. Я сообщила им о своем решении, и мать-настоятельница побледнела:

— Дитя мое, ты уверена?

— Да, Мадре.

Цвика и Леа широко улыбнулись.

Мать-настоятельница попросила одну из монахинь собрать всех послушниц и принести мои немногочисленные вещи. Она рассказала девочкам, что я отправляюсь в землю евреев, потому что я еврейка, а не католичка, и пришло время прощаться. Мои подруги плакали — а я старалась не плакать…

Я со всеми попрощалась, протянула руки Лее и Цвике, и мы пошли в сторону ворот. Уже от ворот я повернулась назад, подбежала к матери-настоятельнице и обняла ее. Она сняла со своей шеи тяжелую цепочку с крестом, повесила его мне на шею, поцеловала меня в лоб и благословила.

Снова еврейка

Всех найденных по монастырям детей Еврейская бригада собирала в одном месте, в итальянском Салвино. В Салвино я снова почувствовала себя еврейкой: мы ели кошерную еду, соблюдали субботу, пели еврейские песни, учили иврит — готовясь к новой жизни в Земле Израиля. Этот дом стал моим ненадолго — в ноябре 1945 года я вместе с другими детьми уже была в детском доме в Петах Тикве, основанном сионистским религиозным молодежным движением «а-Тхия» («Возрождение»).

Нас было 68 детей из семи европейских стран. Я решила, что сейчас, когда я нахожусь на земле евреев, я должна выяснить для себя раз и навсегда — какие же пупки бывают у еврейских девочек? Когда мы купались перед субботой, я внимательно осмотрела пупки всех девочек и обнаружила, что все они — точно такие же, как у меня, завернуты внутрь. Тогда я поняла, что Марчелла, так же как и наша соседка по дому, и мать-настоятельница, и учительница-монахиня — была одной из тех, кто спасал меня от нацистов, просто придумав «надежное доказательство» моей непричастности к евреям…

Когда мне было десять лет, я получила посылку и письмо от моей тети из Англии. Я спросила ее в письме, знает ли она, что случилось с моими папой, мамой и бабушкой — но она не ответила на этот вопрос.

Через некоторое время наш детский дом закрыли, а нас перевезли в Кфар-Батью — деревню, основанную специально для выживших в Катастрофе. Моя тетя Маргарет репатриировалась в Хайфу, и я с 12 лет жила с ней. Когда тетя спросила, какой подарок я хотела бы получить на бат-мицву, я сказала, что единственное, чего я хочу — это узнать правду о моих родителях.

Тете пришлось рассказать мне, что папа пропал без вести, и его до сих пор не удалось разыскать, а мама и бабушка были убиты в Освенциме еще в 1944-м.

***

Я росла, училась, жила среди евреев в Земле Израиля — все было у меня хорошо. Италия, война, монастырь — все осталось в далеком прошлом. Я привыкла к тому, что я сирота — и привыкла не плакать. Когда пришло время, я встретила человека, с которым захотела связать свою жизнь. Это было такое счастье! Но на хупе я разрыдалась неожиданно для самой себя — так мне в ту минуту не хватало мамы, так было больно, что не мама ведет меня под хупу. А еще больше мне не хватало ее, когда я рожала своих детей. Мне и сейчас очень горько, что моим родителям не пришлось увидеть своих внуков…

Я много лет никому ничего не рассказывала о том, что пережила во время войны. Но однажды утром я увидела, как моя пятилетняя дочь смотрит на два купленных для нее вчера платья — желтое и голубое — и плачет от досады, что не может выбрать: какое из них надеть сегодня в детский сад. Я была поражена: это были настоящие муки выбора, хотя выбрать надо было всего лишь платье…

И вдруг я увидела себя как раз в возрасте моей дочки — когда мне нужно было сделать выбор не между двух платьев, а между мамой и соседкой. Вся история моего детства начала оживать в моей памяти — история потерь, слез, череды чудесных спасений и судьбоносных выборов — благодаря которым я живу сейчас со своей семьей здесь, на своей земле.

***

В итальянских монастырях в 1943-1945-м годах были спасены сотни евреев — детей и взрослых. Евреев прятали как в мужских, так и в женских монастырях, часто выдавая за монахинь и монахов. Нацисты подозревали, что за монастырскими стенами скрываются евреи, часто устраивали там облавы, и, если находили евреев — расстреливали всех, причастных к их укрывательству, не имея никакого почтения к священникам.

Сотни спасенных в монастырях еврейских детей были после войны вывезены в Землю Израиля и вернулись в лоно нашего народа.