Злые, но честные

Стихами сейчас не смогу. Дневник одиночества тоже не смогу - дома синагога и одиночества нету. Деньгами тоже не смогу. Тут никакой новизны. 

Но смочь надо. 

Тогда просто Гмара и все: 

Обратился однажды еврей Зонин к рабби Акиве: мое сердце, как и твое, знает - у чуждой службы (все мы преотлично знаем у какой - и это я говорю. И вообще, когда в скобках, это значит я, а не рав Аши), так вот, для чуждой службы нет никакого обоснования (нет от этой глупости ни здоровья, ни беды), а вот воочию видим, что идут туда совершенно разбитые болезнями люди, а возвращаются как заново собрали! И как ты это мне объяснишь?

Аллегория - инструмент поэтический. Пусть запишется мне в заслугу, что пишу о высоких материях и высоким слогом в такое подсушенное страхом время! Когда не в скобках, тоже бывает, что это я, а не рав Аши. Но ведь очень это заметно и потому безопасно.

И рабби Акива конечно ответил аллегорией: 

Жил-был достойный человек, все жители города его очень почитали и в знак доверия часто давали ему на хранение свои сбережения без всяких свидетелей и расписок. А был в том городе один неприятный человечек. Он тоже пользовался своим знаменитым земляком как банком, как и все, а вот уважения не оказывал - всегда демонстративно приходил с двумя свидетелями. Мол, как все ты и как каждый, и вовсе не пуп Земли. Обижал праведника. 

И вот однажды случилось, вполне ожидаемое: этот вздорный гражданин замотался и издергался, забегался и запыхался. И как прибежит с деньгами, и как оставит сберегать, а свидетелей-то забыл привести и расписочку не взял. И не указано в Талмуде почему, и можно предположить, что резко экономическая ситуация улучшилась. Например, корона прошла, или правительство устаканилось. Тут надо торопиться, такие возможности открываются. Надо бежать!

Вот он и убежал, а деньги, как говорится - вот они. И произносит тогда супруга многоуважаемого господина. Да. И предлагает, мол, дорогой мой супруг, а не воспользоваться ли и нам вновь открывшимися возможностями. Ведь обрати внимание, всегда со свидетелями приходит, неуважением прямо в лицо тычет. Весь город об этом знает. Давай не станем ему деньги эти возвращать. Не было их, скажем, и все...

Строгим был этот господин. Справедливым. Не прислушался к словам жены (только в  этот отдельный раз, само собой!), а ответил ей так: этот шут глупость сделал - мы не вызываем в его глазах доверия, а он нам отдал свое добро! Так из-за этого дурака нам свое имя терять? Свое слово? Уважение к себе?!

Страдания тоже, подобно этому случаю с испытанием деньгами и женой, в тот самый страшный час, когда их посылают к людям, должны поклясться. И клянутся они, что не придут с упреждением, а только в определенный день, и что не оставят человека раньше уготованного для того дня и часа, и что лишь заведомо предназначенного для того врача испугаются, и только с помощью заранее прописанного Небесами лекарства. 

А что если в тот самый благословенный день, когда пришел им срок уходить, тот самый измученный ими, нарзаном и минздравом больной возьмет и пойдет искать спасения у чуждой службы? Возмущенные страдания возопят - он же преступник! Это ему так просто с рук не сойдет! Справедливость требует, чтоб мы с ним еще побыли...

Но поостыв, говорят они себе: да ну его. Из-за этого шута-сумасброда-маловера мы от своей клятвы откажемся?!

Так ему красиво ответил рабби Акива. Достойно и доступно.

И добавляет тут Талмуд:

Именно так и объяснял рабби Йоханан слова Торы (Дварим, Ки Таво, 28-59) про "болезни злые, но честные" - 

Злые они и вправду, когда отправляются к людям, но честно они уходят, когда придет им время уходить от нас.

Пусть это случится вскорости и в наши дни!

(по Авода Зара, 55а)

Теги не заданы