Танец ангелов

Много лет назад в городе Апта жил один бедный еврей. Его звали Шабтай-переплётчик. Ему приносили старые потрепанные книги, а он их заново переплетал. Сколько ему платили? Пару грошей — от этого не разбогатеешь, но Шабтай и его жена Перл не жаловались.

Кое-как сводили концы с концами, когда больше, когда меньше, но большую часть жизни, особенно под старость, концы с большим трудом сводились вместе, то есть, не то что «не сводились», они даже не приближались.

Но не это их беспокоило. А что? Их беспокоило и тревожило, что не было у них детей. Но годы шли, прошло время горячих молитв, жарких слез, они смирились, смирились… состарились…

Кто-то другой в Апте открыл переплетную мастерскую, и народ стал носить книги туда — там быстрее делали и даже крепче. Кое-кто из жалости продолжал носить книги Шабтаю, но всё меньше, и настал день, когда никто не принес. Слабый ручеек, который давал им пропитание, хоть и не густо, кое-где местами пересыхая, иссяк…

Настал день, точнее, настал канун субботы, когда денег совсем не осталось. Ни гроша.

Счастье, что было еще не холодно, топить не было необходимости. Шабтай и Перл сидели друг напротив друга за столом и смотрели, им только и оставалось, что смотреть друг на друга. За всё время они так научились понимать друг друга, что и говорить уже было лишним.

— Стол, стол, — сказали ладони и пальцы Шабтая. — Сколько листов я склеил за тобой. Вот эта царапина получилась, когда слишком сильно надавил на нож, разрезая кожу для нового переплета.

— Тогда еще ты делал переплеты из кожи, — сказали глаза Перл.

— Потом тоже было неплохо, — сказали руки Шабтая. — Мы сшивали листы, потом сшивали из них книги.

— Да, мы помним, — сказали руки Перл. — А мы сшивали куриную шейку…

— Теперь вот так… — сказали руки Шабтая, проводя по поверхности стола. — Теперь вот так… Теперь нас только четверо: вас двое и нас двое…

— Есть еще глаза — так что нас больше…

— Руки делают, а глаза боятся…

— Глаза еще хотят видеть то, что могло бы быть — и нет… Глаза хотели бы видеть детей, внуков… — подрагивающие руки Перл так хотели прижать к сердцу того, кто…

— Нет-нет, об этом не надо говорить… — сказали руки Шабтая. — Не надо об этом говорить….

Они приблизились к рукам Перл, желая успокоить, уберечь… Не надо, дорогая, зачем… сердце будет ныть…

— Пойду в синагогу, в шуль, — сказал Шабтай.

Перл кивнула, не поднимая головы, кажется, она не очень расслышала, что сказал ее пожилой муж.

Но она кивнула. Подняла голову, посмотрела, как двигаются его губы, и кивнула. Думая о своем.

Только после того, как он вышел, она подумала: а что же он всё-таки говорил? Потом встала, держась за спину: что он такого мог еще говорить, чего она за все годы от него не слышала, а?

Шабтай оставался в шуле, пока не ушел последний из молящихся. Зачем так долго? Чтобы кому-нибудь не вздумалось, например, проводить его до дому, а там — слово за слово: «А почему у вас темно?», « А, не было денег купить свечи на субботу?», «А почему у вас стол пустой, из окна видно — пусто и ничем таким не пахнет: ни шейкой, ни цимесом?», «Как же это, Шабтай, что, вы совсем, что ли, на мели?».

Нет-нет, в нашем возрасте… нет-нет, лучше пусть никто не провожает… Хорошо, что он сказал Перл утром, чтобы не занимала денег. Немного хлеба еще есть, им хватит, они уже не в том возрасте, когда нужно разнообразие: что есть, то и есть, и достаточно….

Шабтай приблизился к дому и издали увидел сквозь кусты боярышника, окружавшие это древнее строение, слабый отблеск света.

Не может быть. Откуда это?..

Он постучал, открыл дверь, вошел — так и есть: горят свечи, вкусно пахнет.

Он ничего не сказал. Вышла Перл, довольная, даже помолодевшая, и стол уставлен: и селедочка, и шейка, и цимес, и тейглах, и кисло-сладкое…

Как же так, Перл, ведь просил тебя не занимать ни у кого, как отдавать будем? Мои руки дрожат, никто уже не приносит мне книги, с тех пор, как умер старый реб Арье, люди забыли дорогу в мою мастерскую. Зачем, зачем ты сделала это?

Но он ничего не сказал…

— Ну, — спросила Перл. — Ты не споешь песню ангелам субботы?

— Конечно, спою!

Приветствую вас, субботние ангелы, (нашедшие в мой дом дорогу, которую люди забыли). Приветствую вас, ангелы небесные, пребывающие в небесных чертогах… (Вы ни в чем не нуждаетесь, а мы, люди, нуждаемся, и почему, почему ты не послушала меня… ведь я просил тебя не занимать…)

Замерли последние звуки песни, спетой глуховатым голосом Шабтая, а он всё стоял в той же позе посреди комнаты.

— Ты не хочешь омыть руки? — спросила Перл.

— Да, конечно, руки… (Ты понимаешь, что этим рукам уже не суждено переплетать книги?.. Как мы всё это вернем, о чем ты думала?)

— Так да или нет?

— А? — очнулся Шабтай.

— Ты будешь омывать руки или нет?

— Я не знаю… — признался Шабтай. — Я не могу. Я вижу, что ты столько приготовила, но у меня кусок в горло не полезет.

— Да уж, — нахмурилась Перл. — Я вижу, ты как будто вареный. Я думала, это от голода, и хотела во время еды рассказать тебе, откуда всё это. Но вижу, надо сейчас.

— Давай сейчас, — упавшим голосом повторил Шабтай. — Говори, чего уж теперь.

— Так вот. Занимать я не собиралась, варить было нечего.

— Занимать не собиралась?

— Нет.

— Так это не…

— Нет. Так вот. Варить было нечего, так я решила хотя бы прибрать. Осмотрелась вокруг. Прибирать в комнате было нечего, потому что было и так прибрано.

— Да, ты у меня отличная хозяйка, моя милая.

— И я стала ходить по дому и искать, где же надо прибрать. Ничего не нашла и, расстроенная и уставшая, села на…

— Уставшая? Отчего?

— Я устала искать, что можно прибрать. От этого тоже устают.

— Да, конечно. Я вот, например, устаю, когда у меня нет никакой работы. От этого, знаешь, ужасно устаешь.

— Да, не перебивай.

— Конечно, моя милая.

— Я села на сундук.

— Ты уже говорила.

— И повторю, потому что это важно, а ты обещал не перебивать.

— Что же может быть такого важного в том, что ты села на сундук? Ты обещала рассказать, откуда у тебя всё это — на столе, а вместо этого…

— Если бы ты меня не перебивал! Я села на сундук.

— Допустим.

— Не допустим, а сундук.

— Хорошо, моя милая.

— Сундук!!!

— Сундук — сундук. А дальше?

— А дальше ничего не было! Потому что сундук!

— Я с ног валюсь. Целый день ничего не ел…

— Всё-всё. Самое главное, что, севши на сундук, я вспомнила, что давно в нем не прибиралась. То есть никогда.

— Никогда?

— Никогда! Знаешь, как это — он такой большой, что ты просто открываешь крышку и бросаешь или кладешь то, что тебе больше не нужно, но жалко выбросить. Я его открыла и стала выкладывать по порядку всё подряд. И что я нашла?

— Что ты нашла? — спросил слабым голосом Шабтай. Он был голоден, но знал, что жену, когда она говорит таким тоном, перебивать нельзя.

— Я нашла свои перчатки.

— Перчатки?

— Перчатки. Я нашла свои перчатки, которые ты когда-то подарил мне… с маленькими золотыми пуговками, вот тут, на запястье — маленькая золотая пуговка, помнишь?..

— Нет, моя птичка, я не помню перчаток.

Перл, шурша юбками, нагнулась, открыла сундук и извлекла из него перчатку…

Что-то неуловимо знакомое оказалось перед носом у Шабтая. Ему припомнились этот бордово-коричневый цвет, эта замшевая поверхность, там была раньше еще маленькая пуговица, на месте которой теперь остались только нитки.

— Перчатки, конечно, немного потрепанные, я сколько лет их носила по праздникам, но еще ничего, смотри: целые, а главное — пуговицы, пуговицы, они из чистого золота!

— А, я помню… — моргая, промолвил Шабтай. — Помню… Это было перед Песахом, в тот год дела шли отлично и я поехал на ярмарку — купить тебе подарок.

— В тот год мы купили тебе новые калоши, помнишь?..

— Да, а тебе — эти перчатки…

— Теперь уж у меня руки, наверное, не влезут в эти перчатки, — пальцы Перл сжали замшу…

— Я чувствую, мы должны станцевать!..

— Шабтай, ты в своем уме? Сейчас — танцевать?

— Сейчас. Именно сейчас. У нас с тобой не было гроша за душой. И нас ждал такой тоскливый голодный шабат, и вдруг — эта пуговица — и вся эта еда, которую ты приготовила! Давай танцевать!

И этот старый дом, в котором прошли их лучшие годы, который, конечно, видел танцы, видел, как молодой Шабтай подхватывал молодую жену и они кружились по комнате, — этот удивленный дом только смущенно поскрипывал, глядя, как эти двое, взявшись за руки, осторожно переступая, смотрели друг друга глазами, затуманенными от слез, и — танцевали…

— Ну же, Шабтай, так ты никогда не попробуешь мою шейку…

— Твою шейку?

— Ну же Шабтай, давай к столу!

Они сели за стол, покрытой старенькой скатертью, но в их глазах эта скатерть сияла, как в день их свадьбы, ну, почти, и ели и шейку, и цимес, приправленный изюмом, сдобренный корицей, и селедку с тонкими колечками лука, чуть сбрызнутую яблочным уксусом — семейный рецепт Перл, который она никогда не открывала даже лучшим подругам… И крылышки, настоящие куриные крылышки, сочные, хрустящие…

— Надо иметь хорошие зубы для этих крылышек, — проговорила Перл.

— И тут ты права, моя Перл, моя жемчужина, будь ты из золота, ты не была бы мне дороже… Ты мне дороже всех золотых пуговиц мира.

— Шабтай…

— Давай танцевать?

— Танцевать? Сейчас?

— Именно! Мы с тобой получили такой подарок от Творца — эту золотую пуговицу! Как нам не танцевать?

— Хорошо, давай танцевать!

И они, снова взявшись за руки, аккуратно танцевали, не слишком отдаляясь от стола, чтобы… если что… было за что ухватиться…

— Ну и что, что дом наш пуст. Зато у нас нашлась золотая пуговица! Кто еще может похвастаться в нашем возрасте такой любовью, какая была у нас в молодости, и подарками, которые мы покупали друг другу так, что эти подарки греют нас в старости… Эта такая радость, что Б-г не забывает нас, это такая радость, что Он припас для нас золотую пуговицу…

***

В это время святой Баал Шем Тов[i] начал смеяться. Ученики спросили его:

— Раби, чему вы смеетесь?

— Я вижу старого переплетчика Шабтая и его жену Перл, они танцуют у себя дома. Ангелы танцуют вместе с ними. Сколько радости! И слышен Голос с Небес: «Сколько радости несет танец Шабтая-переплётчика и его жены Перл — сколько радости они несут Б-гу!»

***

На этом можно было бы закончить рассказ, но он имел продолжение. Легендарный праведник Баал Шем Тов благословил их, и вопреки всему у Шабтая и Перл родился сын, которого звали Второй Баал Шем Тов, и имя его — раби Исраэль из Кожниц.

[i] Раби Исраэль бар-Элиэзер Бааль Шем Тов (Бешт; 5458-5520 /1698-1760) — выдающийся знаток сокровенного учения и праведник; основатель хасидского движения.

Теги: семья, Мудрецы Торы