"Старшая сестра"

Что-то грохнуло и покатилось по полу, раздался визг.

Леночка испугалось, что цунами соседского скандала проломит изнутри дверь и выплеснется в подъезд, прямо на нее. Она вжалась в перила и, только проскочив лестницу и очутившись у своей двери, перевела дух: «Ну и семейка! Папаша — ночной сторож, днем отсыпается. И как его не будят эти крики? Младшая дочь — живи она в другой семье — сошла бы за выскользнувшую из книги героиню тургеневского романа, правда, сейчас она — ни дать ни взять героиня фильма эпохи развала Союза…»

Леночка усмехнулась, вставляя ключ в замочную скважину: «Ну, и старшая сестра (они что, у этого папаши — от разных жен?) замечательный тип продавщицы колбасного отдела воронежского гастронома».

Леночка сбросила туфли, прошла на кухню, сполоснула руки и поставила разогреваться вчерашний суп. Зазвонил телефон. Высветился номер мужа.

— Леночка? В общем, привет, рав одобрил лечение, дал благословение.

— А… э… то есть…

— Ну что ты теперь заикаешься? Но если ты не хочешь, то нет, конечно. Тебе решать. Он только дал благословение.

— Нет, я хочу. Понятно, хочу. Пять лет и все такое. Я… просто… ладно, неважно… потом поговорим… ты придешь обедать?

— Нет, я тут останусь… пока доеду до дома… нет смысла. Мне в колель отсюда ближе.

Леночка положила трубку и вздохнула. Сжала губы, потерла виски и вернулась на кухню. Суп не только согрелся, но и закипел, но есть ей не хотелось. Она достала из сумки кошелек, тряхнула мелочью. Бросила взгляд на кухонные часы, широкий ободок которых она когда-то от нечего делать оклеила синими и белыми полосками в тон скатерти на столе.

«Выйду в магазин, куплю булку и… кефира… и, может, встречу на лестнице одну из сестер…»

Леночке повезло. У двери, вжавшись в косяк, стояла младшая — Вика, кажется, ее зовут, та самая, которая больше известна подъезду как «дура стоеросовая», с прилипшими к мокрым щекам и уголкам рта длинными прядями волос...

Она уже было рванула вниз по лестнице, но Леночка схватила ее за руку и с отчаянием, которое иногда охватывает даже самые нерешительные натуры, плохо понимая, что она делает и зачем, втащила Вику вверх по лестнице в свою квартиру.

— Садись, — втолкнула она ее на кухню. — Садись, сейчас будешь пить кофе.

— Я кофе не пью, — буркнула Вика.

— А… ну, хорошо. Что ты пьешь? — у Леночки, к ее собственному удивлению, прорезались покровительственные нотки.

— Ну, можно какао… или шоко, — растягивая слова и с любопытством оглядываясь по сторонам, Вика милостиво разрешила себя обслужить.

— Ясно. Мой руки. Сейчас будешь пить шоко.

— У меня чистые... ладно-ладно… Я в ванной помою. Можно?

Через несколько минут она вернулась, посвежевшая, с намоченными прядями, заведенными за уши, и со следами вытирания мокрых щек на животе футболки.

— Я бы тебе полотенце дала, — всплеснула руками хозяйка дома.

— Да что вы… не стоит затрудняться… Можно узнать э…

— Да-да?

— Что это у вас такое висит на иврите напротив ванной? Я читала, ничего не поняла.

— А, это? Это благословение.

— Благословение?

— Ну да… Есть такая вещь — благословение после туалета.

Вика поперхнулась какао и закашлялась. Леночка подскочила к ней и несколько раз энергично хлопнула по спине.

— Видишь, как… За все надо благодарить Творца.

— Прикольно, — как только смогла говорить, выдохнула Вика. — Нет, правда, прикольно!..

Пока она пила и грызла вафли, у Леночки была возможность получше разглядеть ее. «Вот это нос… как у скульптуры в летнем саду, не то, что у меня — курносый, невыразительный… И рот хорошо прорисован… четко, правильно… и кисти рук слеплены вполне…»

— Ну, — сказала она, опираясь локтями на стол. — Что у тебя с сестрой?

Теплые искры, которые до сих пор брызгали меж Викиных ресниц между глотками теплого какао, остро стрельнули. Она зажмурилась и не ответила.

— Тебе бы лучше жить в другом месте.

— Я… я уже почти… — она поставила пустую чашку на стол и продолжила, осторожно вглядываясь Леночке в глаза. — Я уже почти…

Потом хмыкнула, откинулась на спинку стула и вытянула ноги:

— И в каком таком месте мне лучше жить?

— Знаешь, запиши на всякий случай номер моего телефона… Мало ли… С сестрой разругаешься… И вот я тебе запишу рабочий… Позвонишь, я тебе скажу, где ключ… А потом надо бы еще подумать, выяснить. Общежития, например, есть… Ты в каком классе?

— В двенадцатом.

— Есть Бейт-Ульпэна… Неве-Йерушалаим.

— Э… это дати… религиозные, типа?

— Ну да. Конечно, нужна подготовка. Я могу, если хочешь…

— Не, это не для меня… Я притворяться не умею. Они меня сами через два дня выставят.

Вечером Леночку подкараулила на лестнице старшая сестра. Втащила ее, изумленную и заинтригованную, в квартиру:

— Вики нет, опять где-то шляется… Ты думаешь, я чо, я стерва, да? Да у меня душа ж болит!

Надя была в запахнутом халате, обычно подрисованные брови смыты. Пахло жареной картошкой, было чисто, просто и уютно, видимо — целиком Надиными стараниями.

— Она ни уроков не делает, ни в школу почти не ходит. Я все знаю, от меня она ничего не скроет. Я ее насквозь вижу, как облупленную. У нее ж мозгов-то нет, — доверительно продолжала Надя, а

Лена чувствовала все возрастающую неловкость от того, что оказалась невольно втянутой в чужую для нее жизнь, но стряхнуть с себя это была уже не в силах.

— Вот где, скажи, ее сейчас носит? Она ж себе неприятностей нагуляет? А потом — что? Скажут, куда сестра старшая глядела? А что на сестру ей плевать с высокой синагоги? Кто поймет? А?

Леночка не нашлась что ответить.

— Ты посмотри на часы! — она махнула рукой на большие стенные часы, висевшие над дверью. — А ведь ушла — ничего не сказала! Отец — ему на работу, он что — он уследить за ней не может, мне тоже рано вставать… а ей плевать на нас!

— Ну, — наконец выдавила из себя Леночка. — Вы с ней как-нибудь… Она ведь — переходный возраст и все такое…

— Что переходный возраст, ну что — переходный возраст? Про подростковую преступность слышала?

— Как, то есть… — вконец растерялась Леночка. — Вы хотите сказать…

— Да я ничего не хочу сказать! Глаза иметь надо! — Надя для убедительности ткнула себе в висок около глаза. — Она все у магазина по вечерам крутится! Я ж за ней следила! Мож, она у них на шухере? А?

— Да… бросьте! Вы уже слишком!..

— Ух, да какое там слишком… Да я ж не пойду на родную сестру заявлять! Ну, мы с ней, правда, сводные. Ее мать рано — лет восемь назад умерла, а моя, бедная, в диспансере больше пропадала… Да ты проходи… Что в коридоре стоять… Я в техникум приехала поступать, отец позвал меня к ним жить… Бабка со стороны ее матери слегла от горя, и за девчонкой кому смотреть… Вот смотри, ихний семейный альбом… Меня, кстати, Надей зовут, а тебя?

— Меня — Лена.

— Ну вот, Лена… Вишь, ее мать…

— А Вика на маму свою как будто не похожа…

— Не-а, не похожа… Видишь, мать у нее какая чернявая, нос с горбинкой… Это я на свою похожа, а она — на отца… Отец в молодости был такой… нормальный… ничего себе… Моя мать за него выскочила, девчонка с фабрики, и не заладилось у них… Он типа умный слишком. Да когда вторая-то жена померла, он вроде нос утер себе, меня позвал… Вспомнил обо мне, значит, как приперло-то его… И я за ней присматривать стала… И учебу пришлось мне бросить, я пошла сразу работать. А где их было прокормить? Отец только по лугам да по озерам с собакой бродил, уволили его, кому такой работник нужен? И бабка ихняя совсем после смерти дочери плохая стала… И отец с сердцем много по больницам повалялся… И моей матери посылать надо… И я пахала целым днями…А благодарности от этих… От Вики в особенности — ха! Где мозгов нет, там и слова доброго в ответ не услышишь!..

Оглушенная всем услышанным, Леночка долго не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок и, наконец, решив, что у людей проблем побольше, чем у нее, успокоилась от этой мысли и заснула. 

Утром, проглотив кофе и предчувствуя в бровях грядущую дневную мигрень, сбегая по лестнице, встретила возвращающегося с ночного дежурства — папашу этой веселой семейки. Лицо у него было доброе, домашнее и помятое, как старый латанный пододеяльник.

Рабочий день в тесной шумной конторе показался ей нестерпимо долгим. Уже с утра она чувствовала, что день не задался, и хотела только закончить его с минимальными потерями.

Среди десятков телефонных звонков, на которые в этот день пришлось Леночке ответить был один неожиданный:

— Это вас Михаил беспокоит, ваш сосед снизу, отец Вики… Извините… Она не у Вас, случайно?

— Нет, что вы, как она может быть у меня?

— Конечно, конечно… просто она, видите ли, дома не появлялась и мы проверяем любую возможность, даже невероятную… Если она вдруг вам даст о себе знать, то…

— Не беспокойтесь, я немедленно сообщу вам…

— Благодарю вас… Вы снимите большую тяжесть с моей души. В этой девочке вся моя жизнь...

 К вечеру заметно похолодало, а ни кофты, ни куртки Лена из дома не захватила. Зябко ежась, ожидая на остановке после работы своего автобуса, Леночка уже не думала ни о Вике, ни о Наде, только об одеяле, горячем сладком чае и о бутерброде с толстым слоем варенья. Да, с журналом. Обросший нищий тряс жестянкой перед сутулящимися на остановке пассажирами не приехавшего вовремя автобуса и приставал к прохожим, бубня на один и тот же лад что-то столько раз проговоренное, что перестало быть жалостным. К нему не прислушивались, но бросали в его гремящую жестянку мелкие монетки. Голуби брезгливо обходили окурки, а автобуса все не было…

Лестница подъезда поджидала ее более крутая, чем обычно, и до ее четвертого этажа — неумолимая, как последняя стометровка марафонского забега. «Еще немного, еще чуть-чуть, — подбодрила себя Леночка. — Еще совсем-совсем немного… А я к себе домой хочу, я так давно не видел маму… Не так как-то там… В Россию, кажется, домой хочу… Мама в России, надо сегодня позвонить… Как мама просто и благородно приняла наш образ жизни, папа сопротивлялся как только мог, хотя именно от него как раз можно было ожидать большего понимания… Какие, Г-споди, странные люди живут на Твоей земле… так рьяно отторгают свое, и так охотно принимают чужое!.. Скоро у меня день рождения… Надо опять идти по врачам… Б-же, как я устала от этого… Кто-то может это себе представить? Никто не может себе представить эти мучения… Только дайте мне кровать и чай, и я все выдержу, только бы доползти…»

Едва зайдя в квартиру и держась за стену, сбросив туфли, Лена схватилась за голову. В дверь звонили истерично и требовательно, и, хотя Леночка решила двери никому сегодня не открывать и на телефонные звонки не отвечать, услышав из-за двери «Лена, Лена, открой, это я — Надя!», дверь она открыла.

— Я тебя в глазок наш увидела! Чего ты сегодня так долго с работы шла?

— У меня сегодня длинный день, — растерялась Леночка.

— Идем к нам, поможешь мне разобраться. Я у Вики какую-то бумагу нашла, не пойму что…

— Надя, вы меня извините, у меня голова гудит. Я, наверное, простудилась…

— Да это на минуту. Бланк какого-то арабского адвоката. Я с лупой смотрела. Да не разберу никак.

Дома Надя подтащила Лену к Викиной кровати, азартно согнувшись, вытянула из-под кровати за лямку рюкзак из тех, с которыми школьники ходят в школу, только сильно потертый, видимо, прошлогодний или даже еще старее. Леночка тем временем осмотрелась. Комната была небольшая, но светлая и чистая. Две кровати раздвижного дивана «Сапапа» стояли в разных концах, и между ними платяной шкаф. Под окном — Надина кровать с веселым цветастым покрывалом и прикроватной тумбочкой под пышным букетом искусственных цветов, и у противоположной стены Викина, под которой согнулась сейчас Надя. Над кроватью висел портрет молодой женщины, который Лена видела вчера в альбоме — тот же печальный и как будто чуть надменный взгляд из-под темных ресниц. Мама Вики, судя по портрету, была красива такой ясной, в совершенстве выточенной красотой, которая не только не нуждается в подсказках косметики, но которой она даже вредна, как чужд лак ирисам или, скажем, блестки — восходу солнца. На стуле рядом с кроватью, свесив одно наполовину оторванное ухо, дремал косолапый мишка в застиранном клетчатом жилете.

Проверив еще раз, заперта ли входная дверь, Надя вытряхнула из Викиного школьного рюкзака сложенную вчетверо бумагу.

— Надя, — возмутилась Леночка. — Вы думаете, я буду вместе с вами участвовать в этом? Вам не кажется, что это уже переходит всякие границы?

— Да не нуди ты, читай!

— Не стану я читать этого! Это ее личные вещи! Это ее личные дела!

— Завелась, завелась… А если окажется, что арабы ей наркотики продают? Или завербовали ее? Что завтра она, закутавшись в паранджу, взорвет автобус? Как бы нам локти потом кусать не пришлось!.. Я ж чую, что это пахнет чем-то! Читай, говорю тебе!

Лена поддалась на истеричный скандальный тон и, частично испуганная сама, развернула бумагу.

— Странно, я тоже пока не пойму… по-арабски много… постойте… Б-же мой… Нет, этого не может быть… Тут написано, что Виктория приняла ислам и состоит…— Надя больно вцепилась ей в локоть. — Подождите, отдайте руку… И состоит… в… законном мусульманском браке…

Надя охнула и повалилась на Викину кровать…

— Надя! Что вы так? Подождите! Еще не все потеряно! — Лена сбегала на кухню, набрала воды и, расплескав половину по дороге, сунула Наде стакан с водой…

— Что же делать нам… Горе-то какое… Люди добрые… — Надя оглянулась, как будто в поиске добрых людей, которые могли бы вызволить ее из этого несчастья. — Что же это делается?

Её глаза встретились с глазами Лены и смотрели на нее — чужого, в принципе, им человека — испуганно и потерянно, как глаза ребенка.

— Приняла ислам… Идиотка… Мало я для нее пахала… Мало я ее била… Надо было душу из нее выбить, не стала бы глупостей делать… Дура она, и я дура… Ведь я чуяла, что добром не кончится…

Надя охала и хваталась то за голову, то за Ленины руки.

— У отца сердце не выдержит… Она думает, я — железная… я все выдержу… Плевать ей на меня… Сердца нет… Совести нет… Как я людям теперь в глаза смотреть буду… Придет в парандже… Еще сестры в парандже у меня… мне… не хватало! Ну, покажись мне!.. — Надя села на кровать, и та скрипнула. — Ну, покажись мне, дрянь такая!.. Уж я из тебя душу-то вытрясу!! — Надя сжала бумагу в кулаке и, вся покраснев от напряжения и гнева, потрясла скомканной справкой в воздухе. — Уж я покажу тебе, как над сестрой измываться!!!

На следующее утро Лену вызвали в полицию для дачи свидетельских показаний. Дома Вика больше не появлялась, и, как оказалось, Лена была одна из последних, если не последняя, с кем девушка виделась и разговаривала.

— Если она Вам позвонит, — сказали ей в полиции, — немедленно сообщите нам.

Прочитать продолжение 

Теги: "Старшая сестра"