Ассимиляция, подобно отморожению, начинается с периферийных участков. Общины, находящиеся в отдалении от крупных еврейских центров, почти всегда быстро отпадают от еврейства.
Ассимиляция
Однажды, когда мне было семнадцать лет, один из евреев нашей общины сказал мне: «Самое лучшее, что мы можем сделать, — это вступить в смешанные браки и исчезнуть как народ».
Это был первый случай, когда мне пришлось услышать лозунг ассимиляторов, провозглашаемый четко и ясно. Я оторопел, я застыл, словно окаменелый. Я взглянул на своего собеседника, пытаясь понять, серьезно он говорит или шутит. Он говорил серьезно. Ассимилятор всегда очень серьезен, хотя часто эти люди весьма туманно представляют себе состояние собственных мыслей.
Ассимиляторство — это наиболее многочисленное неортодоксальное движение в еврействе, и существует оно издавна: по сути дела, это самое древнее неортодоксальное движение. Внешне оно не кажется движением, ибо по самой природе своей оно не имеет ни организации, ни лидеров, ни храмов, ни школ, ни теоретических трудов, ни оформленной доктрины. Однако в те исторические периоды, когда еврейство пользуется свободой, как, например, в наше время, ассимиляторскими настроениями бывало и бывает охвачено до половины еврейства, а иной раз и больше половины.
Те, кто называют ассимиляторов перевертышами, малодушными слабаками, выкрестами, предателями, вероотступниками и другими бранными кличками, — это люди, неспособные мыслить и заменяющие руганью свое нежелание мыслить. На самом же деле удивительно скорее не то, что среди евреев есть ассимиляторы, а то, что еврейство не пошло целиком по пути ассимиляторства, дабы в какой-то из периодов относительной свободы и терпимости слиться с окружающим обществом и испариться. Как! Нам дают возможность сбросить с себя бремя остракизма и раствориться среди миллиардов других людей: гак неужели же мы с радостью не ухватимся за такую возможность? Ну какой прок — если вспомнить всю долгую и печальную историю евреев, — какой прок в том, чтобы упрямо отстаивать свою еврейскую сущность?
При всем этом ассимилятор редко излагает свое кредо хладнокровно, как сделал мой собеседник. И обычно он вовсе не составляет плана действий, ведущих к ассимиляции евреев. Он просто не мешает ассимиляции, позволяет ей произойти. Для этого он всего лишь перестает каким бы то ни было образом подчеркивать свое еврейство. Проходит три или четыре поколения — и семья перестает причислять себя к евреям: разве что кровожадные безумцы вроде гитлеровцев начинают раскапывать родословные в поисках нечистокровных бабушек и дедушек. Для того чтобы в свободном обществе оставаться евреем, требуется прилагать значительные усилия. Если такие усилия не прилагаются, еврейство тает и исчезает. Ассимиляторы, которые пытаются активно ускорить это исчезновение — тем, например, что они меняют свои имена и фамилии и отрицают свое еврейское происхождение, — это скорее исключение, чем правило.
Ассимиляция, подобно отморожению, начинается с периферийных участков. Общины, находящиеся в отдалении от крупных еврейских центров, почти всегда быстро отпадают от еврейства.
Первыми склонны ассимилироваться крайние общественные группы: самые бедные и самые богатые, высокообразованные и неграмотные, наиболее одаренные и безнадежно тупые. Невежество и неразумие способствуют упадку веры. Повинуясь чувству стадности, темные и серые люди отрываются от своего народа, перестают соблюдать обычаи и обряды и забывают о своем еврействе. Нищета и вечная погоня за хлебом насущным вытесняет из сознания человека мысли о духовных и национальных ценностях, и его принадлежность к еврейскому народу стирается. На другом же общественном полюсе богачи и интеллектуалы быстро входят в нееврейское общество. Они обнаруживают, что иудаизм становится для них препятствием на этом пути, и тогда они отказываются от иудаизма. Именно в средних слоях населения дольше всего сохраняется приверженность к национальным еврейским движениям — будь то сионизм, ортодоксальный иудаизм или неортодоксальные религиозные течения и секты.
Однако, в конце концов, и этих людей тоже захватывает ассимиляторство. Когда профессора и губернаторы, кинозвезды и миллионеры, писатели и юристы открыто отказываются от своих связей с еврейством и от своих древних обычаев (сейчас это происходит в Америке, а в разные эпохи происходило в Германии, Испании, Марокко, Риме и Вавилоне), то даже странно, что находятся еще хоть какие-то люди, которые сохраняют привязанность к еврейским национальным ценностям. Однако много ли, мало ли, но сколько-то таких людей остается, и после трудной борьбы еврейство со временем всегда обновляется — с тем, чтобы в следующий период свободы и терпимости произвести на свет новую волну красноречивых ассимиляторов. Слышны даже голоса, утверждающие, что в этом-то и есть истинная миссия евреев, секрет мессианского символа: евреи должны давать миру таких людей, как Святой Павел, Спиноза, Фрейд, Дизраэли. Заманчивая теория, не правда ли? Но у нее есть одно слабое место: ведь если бы ассимиляция действительно повсеместно победила в истории, то исчезла бы та питательная среда, которая производит подобных знаменитостей, и мир их больше не увидел бы.
Потеря еврейством таких светлых умов при каждой волне ассимиляции — явление неизбежное. Первыми распознавая растущий конфликт между старым и новым, эти люди раньше других приходят к выводу, что иудаизм устарел. Суть своего существования они видят в том, чтобы при новых порядках стать хозяевами жизни, получить признание своим способностям. Они создают климат, в котором ассимиляция становится сперва наиумнейшим, а затем и самым обычным образом действий. Простой человек слепо следует за ними, отнюдь не получая при этом таких же жизненных благ и вознаграждений, — следует просто потому, что при ослаблении общины всегда легче быть неевреем, чем евреем.
Любопытно отметить, что когда интеллектуальная элита отказывается от своего еврейства, с их стороны это вовсе не рассчитанный, тщательно продуманный акт. Некоторые из них уже рождаются в ассимилированных семьях и потому не имеют даже возможности познакомиться с иудаизмом. Если дома они и получают какое-то традиционное еврейское образование, оно быстро теряет для них свою значимость и уступает место интересу к какой-то другой сфере деятельности, в зависимости от личного призвания и таланта. В пятнадцать лет перед ними открывается широкий мир, и у них возникает такое умонастроение, которое навек отвращает их от сколько-нибудь серьезного изучения духовного наследия своего народа. Чрезвычайно редко среди людей, отпавших от еврейства, встречаются такие чудаки, каким был, например, Генрих Гейне, который с запозданием усомнился в правильности идеи ассимиляции, снова во всеуслышание признал себя евреем и отменил свой прежний вердикт. Да и такой редкий чудак обычно приходит к подобному решению лишь на склоне лет, когда и ему и его последователям уже слишком поздно возвращаться на круги своя.
Говорит ассимилятор
— Все, что вы здесь говорите, совершенно справедливо и в целом хорошо изложено. У меня вызывает уважение ваше глубокое знакомство с иудаизмом и ваша приверженность ему. В некотором смысле, я вам даже завидую — не вашей жизни, а вашим познаниям в иудейском Законе и вашему религиозному ощущению, хотя и сам Закон, и религиозное ощущение кажутся мне чем-то очень странным. Но для меня лично вопрос решен, и возврата назад нет. Как вы знаете, я никогда не отрицал своего еврейского происхождения, и я горжусь своими предками — по вашим словам, весьма древними и заслуживающими всяческого почтения. Но должен с грустью признать, слова «миссия евреев» для меня ничего не значат. Для меня это — лишь любопытный факт истории развития человеческой мысли, не более.
— Я прекрасно осознаю, что мои дети, возможно, перестанут считать себя евреями, а уж внуки-то мои — наверняка. Рискуя вас обидеть, я должен сказать, что, по-моему, это — к их благу. Все мои способности, какими бы они ни были, не оградили меня от «пращей и стрел яростной судьбы», которые поражают в той или иной степени всех евреев. И, по-моему, стараться этого избежать — более чем разумно. Опять же, могу сказать: ко всем вам, блюдущим свое еврейство, я отношусь с уважением и изумленным восхищением. Возможно, ваше поведение вполне оправдано в глазах Б-га, в которого вы верите, а я — нет. Но мне, простите, все это кажется донкихотством: с безумной и печально-смешной энергией вы цепляетесь за устарелый кодекс чести и обряжаетесь в заржавевшие доспехи, оставшиеся от умершего века. Если вы окажетесь правы и если действительно существует загробный мир, в котором мы встретимся и снова обменяемся нашими наблюдениями, то вы будете там надо мной смеяться — при условии, что души там вообще могут смеяться. Но я не думаю, что мне суждено когда-нибудь услышать, как вы надо мной смеетесь, ибо не могу же я изменить своих взглядов, которые мне представляются ясными и неизбежными, точно небо над головой.
— Вы хотите, чтобы я глубже изучил свое «духовное наследие»? Но не хотите ли вы также, чтобы я, кроме того, глубоко изучил магометанство, буддизм, католицизм, зороастризм? Но для этого же не хватит целой жизни! Иудаизм значит для меня столько же, сколько все эти философии. Для меня это всего лишь экспонаты в музее истории религий. У меня есть общее представление об иудаизме: Авраам, Моисей, единый Б-г, Исход, Тора, запрет на свинину и так далее. Нет, я не изучал Талмуда. Но я — человек, получивший современное образование. Если западный мир пренебрег специализированными учеными трудами еврейства и чтит только Библию, мне это кажется разумным. Может ли Рамбам сказать мне что-нибудь такое, чего не сказали Кант, Ницше или Уайтхед (Альфред Норт Уайтхед (1861-1947) — крупный английский математик и философ-метафизик, первым применивший математические методы к философии, создатель стройной метафизической теории и автор ряда основополагающих философских трудов («Наука и современный мир», «Процесс и действительность» и др.). (Примечание переводчика)? Если да, то почему никто в западном мире не «открыл» заново Рамбама? По-моему, он — что-то вроде еврейского Фомы Аквинского. А Фома Аквинский для меня — это преданье старины глубокой. От меня требуется, чтобы я знал все лучшее в новейших течениях современной мысли, — и, по-моему, я в целом это знаю. Не пойду же я в иешиву, чтобы там сидеть и зубрить среди мальчишек. Я — мужчина, мне надо работать, и я не ощущаю в своем умственном или культурном развитии каких-то интеллектуальных провалов, которые требовали бы, чтобы я таким решительным и мелодраматическим способом стал наверстывать упущенное.
Разумеется, для того чтобы изложить взгляды ассимиляторов, я специально избрал человека мыслящего и культурного. Я подтасовал бы карты, если бы выбрал для выражения таких взглядов того недалекого парня, который живет в пригороде Нью-Йорка в особняке, подделанном под стиль «тюдор», и который однажды, слегка картавя, сказал своему гостю — работнику фонда «Объединенный еврейский призыв»:
— Кто вам сказал, что я еврей? Пожалуйста, уходите отсюда и больше мне не досаждайте!
Или я мог бы выбрать ту девушку, которая пыталась опротестовать в суде завещание своего деда: согласно его последней воле, любой из его внуков, пожелавший вступить в брак с неевреем, терял право на свою долю дедушкиного наследства. Родители девушки не дали ей никакого еврейского воспитания. Она хотела заполучить своего жениха-нееврея и в то же время хотела заполучить акции и ценные бумаги своего деда, но отнюдь не его курьезную веру. Кажется, она выиграла процесс.
Все эти люди — как мои красноречивый собеседник или же другие, чьи действия не менее красноречивы, — все они потеряны для иудаизма, и делу конец; они отпали от иудаизма, пойдя по той дороге, которая привела к исчезновению куда большего числа евреев, чем даже гитлеровский террор. Конечно, как человеческие существа они остались живы и здоровы. Но для сражающейся армии практически все равно, убиты ли ее солдаты или же они дезертировали куда-нибудь в горы и там поспешно посбрасывали с себя мундиры.
Наша вера учит, что Б-г может воскресить иудаизм в еврее в его смертный час. Может быть, так и бывает, но обычно об ассимиляторах можно сказать, что еврейство погибло в них навсегда. Так случалось в истории со многими народами. Недостаток воспитания, недостаток воли, перемены в окружающей среде, преследования, возникновение новых интересов, интеллектуальное отчуждение — все это вполне может убить национальное самосознание.
Оправдывая себя, ассимиляторы почти всегда приводят последний довод — интеллектуальное отчуждение. Но чаще всего это —лишь слова, которые приходят на ум в последнюю очередь, а словам ведь предшествуют действия. Исключительно редко происходит то, что произошло со Спинозой — человеком, глубоко проникшим в иудаизм, но отвергнутым своими единоверцами.
Большинство людей отпадает от еврейства потому, что у них никогда не было возможности толком узнать, что такое еврейство. Талмуд называет этих — весьма многочисленных — людей «детьми, воспитанными в рабстве», таким образом снимая с них вину за отступничество. Среди этих «детей» в эпоху Талмуда были некоторые из самых преуспевающих людей Римской империи.
Колеблющиеся
Есть много евреев еще одного типа — их не меньше, чем ассимиляторов. Национальное сознание в них тоже ослаблено, но оно — живет. Они нередко говорят и действуют точно так же, как ассимиляторы. Обычно они не принадлежат ни к какому религиозному направлению и не соблюдают никаких обрядов. Во время застольных бесед они могут весьма красноречиво доказывать вред религии и нападать на сверхъестественного Б-га Моисеева. В то же время они не могут спокойно смириться с тем, что их собственная еврейская сущность хиреет. Мысль о том, что их дети могут полностью отпасть от еврейства, не дает им спать по ночам, хотя они сами не могут толком сказать, почему. Они почти стыдятся дремлющих в них еврейских инстинктов. Они — не ассимиляторы. Они — настоящие евреи, выбитые из колеи катаклизмами последних двух столетий. То, что в них сохраняется еврейская сущность и ощущение своей принадлежности к еврейству, это чудо. Эти люди не в меньшей степени, чем самые благочестивые ортодоксы, свидетельствуют своим примером о необыкновенной жизнеспособности духа Авраамова племени.
Поделитесь этой страницей со своими друзьями и близкими:
