Темы: Самопожертвование, Суккот, Рош Ашана, Йом Кипур, Шофар, Молитва, Катастрофа, Спасение жизни, Единство еврейского народа, Освящение Имени Всевышнего, Батшева Эскин
Рути Глик было восемь лет, когда в июле 1944-го года она вместе со своими родителями оказалась в Унгарнлагере — особом лагере для венгерских евреев в Берген-Бельзене.
Гораздо позже всем стало известно о том, что стало с 420 000 венгерских евреев, отправленных в Освенцим, и стало очевидно, что тем полутора тысячам из них, что оказались в Берген-Бельзене, несказанно повезло. Но для них, заключенных Унгарнлагеря, всё было одним нескончаемым кошмаром.
Эти люди заплатили огромную сумму денег, отдали все свое золото и драгоценности, чтобы купить себе и более бедным пассажирам право попасть в ракевет ацала, поезд спасения, который, согласно договору между доктором Рудольфом Кастнером и Адольфом Эйхманом, должен был вывезти их в нейтральные страны — в обмен на поставку 10 000 грузовиков с продуктами для немецкой армии («Кровь за товары»). В Швейцарию они действительно попали — через несколько месяцев, но тогда, в июле 44-го, «поезд спасения» привез их прямиком в Берген-Бельзен.
Рути Глик, которой тогда было восемь лет, запомнила многое из событий нескольких месяцев, проведенных за колючей проволокой…
Мы немного отличались от остальных заключенных и поэтому были помещены отдельно — в Унгарнлагер — отдельный лагерь, которым управлял тесть Кастнера, доктор Фишер. Нацистов, к счастью, мы видели только два раза в день, во время поверки, которую обычно проводил Аппель, командующий лагерем.
Мы часами стояли, выстроившись в ряд, под палящим солнцем или проливным дождем. Нацистам не разрешалось использовать нас на принудительных работах, но мы постоянно страдали от голода. Мы были счастливчиками Берген-Бельзена: нас не заставляли работать по 18 часов в день, нас не пинали сапогами, нас не мучили с фантастической жестокостью. Мы только были постоянно голодны. Очень голодны. Еда — это то, о чем мы думали постоянно.
У папы был календарь, и он сказал нам, что приближается Рош а-Шана. Кажется, никогда мы так не ожидали этого праздника, как в том далеком 44-м году. Я помню, как мы дрожали от предвкушения: что вот скоро откроются Небесные Врата и примут все наши слезы и молитвы. Все мы были так серьезно настроены, так готовились выразить в молитве всю свою боль, все страдание. Мы были уверены, что на Небесах нас услышат, и что Вс-вышний выкупит нас, своих неудачливых детей… Да, было какое-то необыкновенное воодушевление перед Рош а-Шана в том году.
Во время подготовки к праздникам выяснилось, что господин Шлангер, который целыми днями сидел, шевеля губами с потрепанной книжицей Псалмов, был не тот бедняга, которым мы его считали. Он оказался профессиональным электриком и умудрился тайно подвести электричество в наш барак, и мама смогла подключить свой утюг! Все женщины лагеря по очереди приходили к нам гладить свою праздничную одежду. А еще господин Шлангер был единственным, кто умел обращаться с машинкой для стрижки! Он обходил со своей машинкой мужские бараки, и мужчины, один за другим, молодели и выпрямляли согнутые спины после того, как по их волосам проходилась эта чудо-машинка.
На этой волне надежды евреи попросили доктора Фишера, администратора нашего особого лагеря, организовать шул, синагогу, где мы могли бы вместе молиться в праздник. Многие раввины в нашей группе привезли с собой свитки Торы, но махзоров и шофаров ни у кого не было.
Стоя в очереди к лагерному врачу, папе удалось cпросить одного голландского еврея (их содержали отдельно, в соседнем лагере), не найдется ли в их общине лишнего шофара. Делая вид, что кашляет в кулак, чтобы нацистский офицер не заметил их разговора, тот ответил, что шофар есть, но он слишком велик, чтобы просунуть его в дырку в заборе.
Папа решил рискнуть — и попросить немецкого офицера, который казался больше других похож на человека, передать шофар из голландского лагеря в венгерский. На следующий день шофар и два махзора чудесным образом появились в административном бараке. От кого? Откуда? Никто не знал!
Детей лагеря отправили собирать по баракам все ручки, карандаши и писчую бумагу, а также искать среди заключенных тех, кто умеет писать на иврите: надо было переписать из махзоров хотя бы основные праздничные молитвы!
Администрация разрешила нам использовать лазарет в качестве дома молитвы. Мама вызвалась шить парохет, занавес, закрывающий шкаф со свитками Торы. Я давно не видела у нее на лице такого детского азарта! Мама вбежала в наш барак и начала вытаскивать все наши чемоданы и узлы в поиске подходящей ткани, но… Всё напрасно.
И вдруг ее лицо осветилось:
— Ну конечно же! И как я раньше не додумалась?! Рути, Сури, ступайте сейчас же по баракам и просите у каждого человека его желтую нашивку с шестиконечной звездой!
Сури не поняла сначала:
— Зачем нам собирать эти знаки позора?! Слава Б-гу, мы не обязаны их здесь надевать…
— Сурале, только представь себе, сколько желто-золотой нити в этих звездах! Если мы сможем аккуратно их распустить, тогда я смогу сделать одну огромную шестиконечную звезду — и мы пришьем ее на вот эту белую простыню! Сури, у нас будет самая прекрасная парохет в мире! И наша синагога будет святее святого!
Наступил Рош а-Шана. Ничего больше не существовало. Ни нашего серого мира темноты и душных бараков, ни голодных животов, ни нашей отвратительной дизентерии, ни людей, дерущихся за кусочек картошки, прилипший к стенке пустой кастрюли из-под супа, ни криков командира СС, ни злобного рычания и лая овчарок.
«Синагога» содрогалась от молитвы нашего рабби. Все вдруг почувствовали, как мы счастливы, что рождены евреями. Несмотря на то, что нацисты нас ненавидели, и мучили, и унижали — мы все равно выбрали оставаться евреями, любимыми детьми Вс-вышнего. Мы все равно выбрали сохранить Его образ. В нас все еще была жива любовь к жизни, надежда на будущее, мы все еще могли молиться и умолять нашего Отца, что в Небесах, о любви и милости…
Лазарет был полон. Все старательно смотрели в бумажки, на которых вручную были написаны тексты молитв. Кто не поместился в лазарет — стояли снаружи, вплотную друг к другу, ожидая трубления.
Звуки шофара с каждым из нас сделали что-то невообразимое. Мне было только восемь лет тогда — что я могла понимать? И все же — меня охватила дрожь, горячие слезы залили лицо… Шофар все трубил и трубил, а люди плакали, стонали, рыдали, кричали — каждый говорил с Б-гом: спорил с Ним, торговался с Ним, уговаривал Его, веря, что слезы и молитвы не напрасны, что в этот день они достигнут престола Царя Царей…
Мимо проходили на работы еврейские заключенные основного лагеря Берген-Бельзен. Услышав шофар, они устремились к забору — и те же слезы, те же стоны охватили их. Они как будто не слышали приказаний охранников отойти от забора. Кто-то из них прокричал: «Рошашонэ! Евреи молятся, трубят в шофар. Б-г жив!»
Наверное, многие в этом лазарете в первый раз в жизни ощутили себя лишь «глиной в руках Горшечника», как говорится в праздничной молитве. Слова: «Кому жить, а кому умереть, кому на исходе дней, а кому безвременно» — были настолько полны смысла для каждого из нас. Хазану пришлось сделать большую паузу, прежде чем он продолжил вести молитву: во время этих слов никто не мог сдержать рыданий. А слова: «Кому от голода, а кому от жажды, кому от землетрясения и кому от мора…» — были произнесены почти шепотом.
После молитвы была праздничная трапеза, ради которой все женщины лагеря урезали свой и так донельзя скудный рацион весь месяц Элул. Администрация распорядилась выдать нам в честь праздника дополнительную порцию джема и маргарина. Женщины собрали эти порции, превратили маргарин с джемом в восхитительный (как нам тогда казалось!) крем, потом обмазали им кусочки хлеба — и у нас был почти совсем настоящий праздничный торт. Другим особенным блюдом был картофельный салат, для которого целый месяц перед этим экономили картошку… Впервые с июня мы были сыты.
А после трапезы мы смотрели, как Сатмарский Ребе вместе со своими хасидами совершал ташлих у помывочного барака, открыв там все краны с водой…
Наступил Йом Кипур. Когда мы дошли до молитвы «Алейну», все мужчины упали ниц. Папа потом рассказал, что наш двоюродный брат, антирелигиозный халуцник, пришедший «заодно» в этот импровизированный молитвенный дом в Йом Кипур, сказал ему: «И вот за это вы благодарите Б-га?! За то, что сидите в этой тюрьме и делаете то, что вам велят нацисты?!» А папа ответил ему с улыбкой: «Я благодарю Б-га за то, что сделал меня евреем. И если бы у меня был выбор — быть пленным или нацистом, то не сомневаюсь, что выбрал бы быть тем, кто я сейчас…»
Помню, что перед Суккотом Сатмарский Ребе, получив на то специальное разрешение администрации, поставил одну кровать боком на другую, завесил эту конструкцию одеялами с трех сторон, а на верхнюю кровать положил соломенный матрас в качестве схаха [покрытия на крыше сукки]. Там он ел, спал и учился все дни Суккота.
Началась зима. Все труднее нам было выстоять бесконечные утренние и вечерние поверки: дул пронизывающий ледяной ветер, снег колол лицо и руки, ноги утопали в раскисшей грязи, пока нацистский офицер все пересчитывал и пересчитывал нас, а счет все не сходился.
Хотя Дни Трепета остались далеко позади — они, видимо, продолжали нести нас в своем потоке веры и надежды — и мы продолжали молиться. Молиться каждый день так, как будто это День Искупления…
* * *
Рути и ее родным посчастливилось пережить эти страшные дни. Большую часть заключенных Берген-Бельзена постигла иная участь: их скосила эпидемия тифа…
Евреи гибнут, но еврейство возрождается из пепла снова и снова. Мы пережили и римлян, и греков, и персов, и крестоносцев, и фашистов, и коммунистов. Это не исторический феномен, а скорее — закон мироустройства: пока есть на свете евреи, которые не теряют свою связь с Творцом, — иудаизм жив!
Рав Александр Кац,
из цикла «Хроника поколений»
Аман решил расправиться с Мордехаем, истребив вместе с ним всю еврейскую общину страны, и он получил на это разрешение царя
Рав Йосеф Б. Соловейчик
В реальных ситуациях нужен женский ум, а не мужские теории.
Рав Реувен Пятигорский
Мегилат Эстер
Рав Цви Вассерман
Казалось бы, Мордехай, царский судья, высокопоставленный вельможа, должен был бы сразу нажать на дворцовые рычаги...
Рав Элияу Ки-Тов,
из цикла «Книга нашего наследия»
Рав Арье Кацин
Талмуд утверждает, что «радость — это разрешение сомнений!» В этом состоит внутренний смысл заповеди «стереть Амалека», писал рав Гедалия Шор.
Рав Мордехай Райхинштейн
В Свитке Эстер мы читаем о цепочке событий, которые привели к чудесному избавлению, в честь которого установлен праздник Пурим. Эти события произошли почти 2400 лет тому назад в тогдашней столице Персии — городе Шушан. Известно ли нам сегодня где находился Шушан? Еврейская община Ирана считает, что древний Шушан — это иранский город Хамадан, расположенный в 400 км к западу от Тегерана. Подавляющее большинство историков и специалистов по Ирану с этим не согласны. Но и они не сильно возражают против того, что мавзолей с могилами Мордехая и Эстер — главных героев праздника Пурим — находится в Хамадане. Сегодня это место является одной из главных достопримечательностей города и местом паломничества, причем не только для евреев, но и для мусульман.
Рав Ицхак Зильбер,
из цикла «Комментарий на свиток Эстер»
Почему Эстер велела подождать три дня перед ее визитом к царю?
Рав Носон Шерман,
из цикла «Эпоха и чудо»
Лик Б-жий был сокрыт от людей во времена пророков
Рав Реувен Пятигорский
Став главой правительства, Аман вознамерился уничтожить «оппозицию», вдохновителем которой — в его глазах — был еврей Мордехай. А заодно уничтожить и всех евреев.
Рав Реувен Пятигорский,
из цикла «Очерки по недельной главе Торы»
По материалам журнала «Истоки»
Рав Ицхак Зильбер,
из цикла «Комментарий на свиток Эстер»
Неужели Мордехай был человеком, который искал ссоры, интриг, готов был нарушить приказ царя?