Авраам бен Авраам 39. Второй день Шавуот

Наступил Шавуот, какого Вильну еще не знала. Обычно траур сфиры исчезал с наступлением сивана, как только первые лучи синайского света озаряли тьму. В тот год солнце сивана вновь осветило холмы и долины, но напряжение не исчезло. Шулы и батей мидраши по-прежнему были полны людьми, молящимися день и ночь за узника в Остра Барме.

Иом Тов начался в моцаэй шабат (на исходе шабата). В клойзе Гаона собралось больше людей, чем обычно. В соответствии с обычаем Гаон учил Тикун Лейл Шавуот и рассказывал хидушим. Люди верили, что в ночь, когда небеса открыты, Гаон сможет разрушить стены тюрьмы, где мучился Авраам, подобно тому как шофар Иеошуа уничтожил стены Иерихона.

Гаон говорил с легкой дрожью в голосе, тише и короче, чем обычно. Его слышали только те, кто стоял совсем рядом, и они передавали его слова остальным. Тонкая лента серебристого света поднималась над горизонтом и обвивала тускло мерцающую свечу в клойзе. Серый свет становился ярче. Казалось, что он старается расколоть ночное небо, на которое в молчании смотрели изможденные бессонницей люди. Они были глубоко взволнованы, наблюдая за комьями серых, похожих на испуганное стадо овец, облаков, которые гнал разгоравшийся свет. Утро вспыхивало над горизонтом.

В понедельник, второй день Шавуот, на улице Тумы состоялась праздничная церемония в честь «святого» Боннфация. Обычно молитвы заканчивались народными песнями, плясками и играми на большом дворе. На сей раз публику ждало необычное зрелище. На лужайке, окруженной дубами и каштанами, перед позолоченным входом в церковь в течение последних дней полным ходом шли приготовления. В правой части лужайки вырыли глубокую яму. Вокруг этого огромного котлована стояла металлическая ограда, позволявшая видеть, что происходит внутри. В последний день котлован заполнили множеством вязанок хвороста, слой за слоем, вровень с железной оградой. Плотники и каменщики выстроили прочный помост, полукругом возвышающийся над котлованом, а на нем — скамьи в три яруса, по пятьдесят мест в каждом. Верхние места предназначались для церковной знати и были обтянуты красной тканью. Люди с интересом наблюдали за строительством. Даже старики не могли припомнить подобного погребального костра, настоящего костра для сожжения живого человека. Дети слышали о таких «праздниках» только на уроках истории.

Но в тот понедельник огромному пламени предстояло вознестись к небу, чтобы еще раз отдать дань «святому» Бонифацию, прося об искуплении. Добрые христиане в нетерпении считали часы.

Многие из пришедших в церковь в воскресение остались на ночь, чтобы увидеть зрелище. Целый день до позднего вечера со всей округи прибывали новые группы, бесчисленные повозки, переполненные исступленно поющими, словно крестоносцы, людьми. В еврейской Вильне чтецы Теилим не спали всю вторую ночь праздника, как делали это каждый год в честь Давида, царя Израиля, скончавшегося в Шавуот. Многие евреи присоединились к ним на этот раз.

Когда в понедельнику утром зловеще зазвонили церковные колокола, евреи собрались в великом шуле и в клойзе Гаона на молитву второго дня Шавуот. Всех знобило, несмотря на золотистое летнее солнце. Колокола неистовствовали, будто каждый из них старался заглушить все остальные. Неожиданно они смолкли.

На рыночной площади, с раннего утра заполоненной людьми, воцарилась мертвая тишина. Вдруг из церкви донеслись приглушенные звуки органа и хора. И вновь тишина. А потом опять зазвонили колокола. Звонкие и унылые, мягкие и пронзительные звуки смешались, сливаясь и переходя друг в друга. Затем главные ворота церкви широко распахнулись. Огромная толпа устремилась во двор, торопясь занять оставшиеся места. Через золоченые ворота вышли священнослужители с непокрытыми головами. Перед ними стояли знаменосцы и хористы, державшие в руках маленькие колокольчики. Длинные, широкие шелковые плащи священников и золотые кресты сверкали на солнце. Процессию возглавлял кардинал в огненнокрасной мантии. Слышалась тихая музыка, приглушенная отзвуками колокольного звона. Процессия направлялась к помосту, нижние ряды которого были уже заполнены. Толпа почтительно расступилась, когда мерной поступью священники подошли к обитым красным сиденьям в верхнем ряду. Кресло в центре предназначалось кардиналу.

Поглощенная этим зрелищем толпа не заметила медленно въехавшего небольшого крытого экипажа. Рослые юноши, вооруженные копьями, проталкивались сквозь толпу, ругаясь и волоча что-то за собой. Добравшись до верхнего яруса и оказавшись перед креслом кардинала, они остановились. Тут только толпа заметила человека со связанными за спиной руками, одетого в черную мешковину. В тот же миг колокола, один за другим, перестали звонить. Над ямой, между железными прутьями, взвилось пламя. «Ах!» — изумленно выдохнула толпа. Все поднялись, а мужчины обнажили головы, когда священник стал зачитывать приговор церковного суда: «Во имя Святого Отца…»

Кардинал, державший в правой руке распятие, возвысил голос: «Валентин, сын графа Станислава из дома Потоцких, в эту минуту, перед огнем костра, церковь в последний раз протягивает к тебе свои милосердные руки. Раскайся, и мы погасим костер и будем в Риме просить о милости к тебе». Авраам отвернулся, чтобы не видеть золотого распятия. Плотно сжав зубы, он пристально смотрел вдаль, поверх толпы. Знак сверху, и палачи схватили его за руки. Оглушительный крик радости пронесся по площади: собравшиеся боялись, что слова кардинала могут оставить их без увлекательного зрелища.

Палачи со своей жертвой спустились во второй ярус. Внезапно они разразились истошными воплями и чуть не выронили жертву. «Мадонна», — закричали они. Люди, стоявшие вокруг, начали неистово креститься. Отовсюду доносилось: «Что случилось? Почему они остановились?»

C разрешения издательства Швут Ами