Избранные комментарии на главу Трума

Глава 25

2. ЧТОБЫ ОНИ ВЗЯЛИ ДЛЯ МЕНЯ. Дар не должен преподноситься непосредственно Богу; нет, дар каждого отдельного человека должен делаться общине для Божественных целей. Это предполагает, что не отдельный человек, а община создает институты, предназначенные для Божественных целей, и что не для отдельного донора, а для всей общины в целом эти институты должны учреждаться.

 תרומה (взнос, пожертвование) образовано от  רום, « быть поднятым», «вознесенным»; следовательно «вытащить из», т.е. отделить для более высокой цели.  ידבנו (чье сердце подвигает его сделать добровольный дар) от корня  נדב, « подвигнуть (кого-либо) на добровольный дар». Имеет оттенок полной спонтанности, непосредственности.

8. ПУСТЬ ОНИ СДЕЛАЮТ СВЯТИЛИЩЕ ДЛЯ МЕНЯ. В своем эссе, озаглавленном «Основные черты еврейского символизма», опубликованном в журнале Ешурун, мы проследили в мельчайших подробностях символическое значение Мишкана в целом и материалов, которые использовались для его строения в частности. Нижеследующие заметки основываются на этом исследовании.

«Я буду обитать в их среде» определяется в нашем тексте как непосредственный результат «Они построят Мне Святилище». Следовательно символическая функция  מקדש (Святилища) может служить лишь выражению той коллективной задачи, от выполнения которой зависит обещанное присутствие Шехины в среде Израиля. Таким образом фраза «Они построят Мне Святилище, и Я буду обитать в их среде», как кажется, заключает в себе два различных понятия, которые должны символизироваться конструкцией Мишкана и его обстановкой. Эти понятия —  מקדש(Святилище) и  משכן (Место Обитания).  מקדש  обозначает миссию, которую мы должны исполнить для Бога;  משכן  выражает исполнение обещания, данного нам Богом в ответ на исполнение нами своей миссии. Эта миссия в сжатом виде выражена в слове  מקדש:  мы должны посвятить всю свою жизнь, и общественную и личную, исполнению Божественного Закона. Обещание, выраженное в слове  משכן   — это просто та защита и благословение, которое предоставляет Божественное Присутствие и которое проявляется в расцвете нашей внешней и внутренней жизни. Святилище должно быть  מקדש,  местом нашего посвящения;  משכן   — местом пребывания Божественного Присутствия. Это место, где мы должны искать и обрести наше собственное посвящение и Присутствие Бога. Наше посвящение, т.е. взаимные отношения завета между Богом и Израилем, установленные посредством дарования (Богом) Закона и его принятия (Израилем), должно служить контекстом, в рамках которого следует искать и найти значение Святилища в целом и значение его частей. Отсюда, эта глава, в которой описано строительство Святилища, является логическим продолжением предыдущей главы, содержащей основные особенности Закона и Завета, заключенного на основе этого Закона.

Рассматриваемые в этом контексте материалы, которые следует жертвовать на строительство  מקדש - משכן (Святилища-Места Обитания), символизируют элементы, при помощи которых мы должны осуществлять это посвящение, и которые, в то же самое время, должны провозглашать благословенное Присутствие Бога. Ибо от Самого Бога мы впервые получили те предметы, которыми мы символизируем свое освящение. Посвящая их Святилищу, мы получим их обратно с двойным благословением, как сказал об этом Яаков, когда заложил краеугольный камень для самого первого Божьего Дома (Берешит 28:22): «И от всего, что Ты дашь мне, я отделю Тебе десятину.» Царь Давид во время приготовлений к строительству Первого Храма выразил ту же мысль еще определеннее (I Диврей аямим 29:14): «…ибо от Тебя все, и из Твоего же мы даем Тебе». И нам только что напомнили об этом в еще более исчерпывающем и сжатом виде, рассказав о том, как Моше вылил одну половину крови жертв перед жертвенником, а другую половину — перед собравшимся народом (глава 24, стихи 6 и 8).

В нашем обсуждении (еврейского символизма) мы показали, как текст Писания избирал металлы из-за их прочности, как самые подходящие метафоры твердости и силы (Ср. Ирмия 1:18, Иов 6:12 и Ишая 48:4). Ввиду ценности, приписываемой металлам, Писание делает их символами ценности духовных качеств (Ср. Мишлей 2:10, Теилим 19:11 и Иов 28). Но особенно часто Писание использует физические свойства в качестве самых убедительных символов всего, что есть доброго и истинного, в «сплавах» разной степени со злом и фальшью, и как метафору процесса «испытания» и «очистки», которые ассоциируются с истиной и нравственностью. (Ср. Иов 23:10; Зехария 13:9; Малахи 3:3; Мишлей 17:3; Ишая 48:10; Мишлей 25:4, 10:20 и 26:23; Ирмия 29 и 30; Теилим 119:119; Ехезкель 22:18; Ишая 1:22 и Даниэль 2:32—33). Во всех этих отрывках из Писания металлы символизируют различную степень моральной истины и чистоты. Медь символизирует простоту или природу в ее все еще необлагороженном состоянии. Серебро означает более высокую ступень, на которой объект все еще требует очищения, но уже, безусловно, начал поддаваться облагораживанию. Золото, которое главным образом встречается в чистом виде и может выдержать самые суровые испытания, принимается как символ самой чистой, самойистинной формы морального благородства и подлинной верности.

В металлах максимальная податливость соединяется с максимальной прочностью. Когда они размягчены огнем, им можно с помощью молота придать любую желаемую форму. Но, приняв эту форму, они сохраняют ее столь твердо, что разрушить ее может лишь превосходящая сила. Следовательно, металлы символизируют для нас те черты характера, которые мы должны формировать, подчиняясь требованиям долга и особенно воле Бога в том виде, в каком она раскрыта нам. Да, Слово Божие описано как «молот» и «огонь»: «Не подобно ли Мое Слово огню… и молоту, разбивающему скалу на куски?» (Ирмия 23:29). Следовательно, металлы, более чем какое-либо другое вещество в природе, представляются самым подходящим символом того, каким должно быть наше моральное отношение к своему призванию.

Таким образом, в согласии с присущими им металлургическими свойствами, медь представляет собой природу в ее все ещенеоблагороженном состоянии, серебро — природу, способную улучшиться через облагораживание; и золото — первичную и самую подлинную и, следовательно, самую совершенную форму добродетели и чистоты.

(В своем исследовании) мы подробно показали, как одежда в общем плане выражает природу и характер того, кто ее носит. Природа человека имеет два аспекта: вегетативный и животный. Вегетативный аспект включает питание и сексуальную жизнь, со всеми стимулами и побуждениями, усилиями и удовольствиями, из них вытекающими. Животный аспект охватывает жизнь со всеми ее витальными способностями восприятия, волеизъявления и стремлений. Мы показали, как в законах, касающихся цицит (кистей в углах четырехугольной одежды) и шаатнез (запрещенной смеси шерсти со льном), шерсть, как материал для одежды, представляет животный аспект природы человека, тогда как лен символизирует ее вегетативный аспект.

Отсюда, единственными тканями которые применялись для устройства Святилища, были шерсть и лен: небесно-голубая шерсть, пурпурная и алая шерсть и виссон, тонкая слегка желтоватая льняная ткань, каждая из которых далее определялась в терминах своего цвета: белая, голубая и два оттенка красного.

 שש   — ВИССОН. Лен, который представляет вегетативный аспект природы человека, — белого цвета, цвета чистоты, как мы объяснили (в своем исследовании). В Законе моральная чистота относится прежде всего к силам, присущим этому аспекту человеческой природы. Извращения в вопросах питания и сексуальной жизни образовывают самое серьезное пятно, загрязняющее чистоту человеческого характера. Чистота — это та черта характера, которая определяет степень благородства, требуемую Богом именно в вегетативном аспекте природы человека.

Как шерсть, символизирующая животный аспект природы человека, имеет животное происхождение, так и красители, определенные для шерсти в ст. 4 — голубой, пурпурный и алый — приходят к нам из животного царства. Из двух оттенков красного, перечисленных в этом стихе,  שני (алый) бледнее, а  ארגמן (пурпур) благороднее, так что, если красный, как цвет крови, символизирует саму жизнь, то алый относится к более низкому «животному» уровню жизни, тогда как пурпурный означает более высокий или «человеческий» уровень. Действительно, текст Писания называет человека  אדם,  дословно «красный» par excellence, жизнь в ее наивысшей форме.

 תכלת   — НЕБЕСНО-ГОЛУБОЙ. Это цвет, который указывает на «ограниченность» нашего горизонта, на невидимую область Божественного, лежащую за пределами наших физических знаний. Используемый в качестве красителя для наших одежд, этот цвет поэтому, представляет открывшееся нам Божественное, завет Бога с человеком, символ Божественного элемента, который объединяется с чистым человеческим характером и проникает в него, определяя каждый аспект жизни личности.

Отсюда,  שש (виссон) представляет растительный элемент,  שני (алая шерсть) — животный; а  תכלת (небесно-голубая шерсть) — Божественный элемент в человеке. Итак мы перечислили в восходящем порядке все компоненты человеческой природы.

 עזים   — КОЗИЙ ВОЛОС, который употребляется только для изготовления мешков, или траурных и покаянных одеяний (власяниц) — это материал, который дает тому, кто его носит, защиту и отгоняет потенциальных нападающих.

 עצי שטים   — ДЕРЕВО ШИТИМ. Дерево вообще символизирует постоянный рост и развитие. Кедр, одной из десяти разновидностей которого является  שטה,  представляет собой, кроме того, величие и силу. Таким образом, дерево шитим, которое следовало использовать для сооружения Святилища и его обстановки, символизирует в общем плане развитие, которое является неизменным, постоянным, энергичным и прогрессивным.

Материалы, перечисленные в ст. 3—5, связаны вместе соединительным вавом (-е). Взятые в совокупности они представляют тот материал, из которого должны быть сооружены подлинный каркас Мишкана и находящиеся в нем предметы. В ст. 7 перечисленыдрагоценные камни, необходимые для изготовления коэнского облачения. Таким образом, коэны и их облачения, становятся важными составляющими самого Святилища. Они являются «сосудами Мишкана», как замечательно определил их Рамбам в своем труде Яд ахазака и как мы еще отметим в нашем обсуждении законов жертвоприношений. Озадачивает, что ст. 6 упоминает также масло, которое следует использовать для зажигания меноры, пряности для масла помазания и для воскурений. Масло помазания не является, в буквальном смысле, частью Святилища. Однако его перечисление среди других предметов Святилища можно объяснить тем фактом, что это масло играет важную роль в освящении Святилища и его предметов; лишь благодаря помазанию эти предметы были наделены символическим значением.

И все же, масло для меноры и пряности, как кажется, относятся к материалам, которые необходимы для службы в Святилище, наряду с мукой для Хлебов Предложения, деревом для поддержания огня на жертвеннике, ягнятами для ежедневных жертвоприношений и т.д. Поэтому примечательно, что эти материалы были перечислены среди даров, необходимых для фактического строительства Святилища. Обратите, однако, внимание, что, как мы покажем далее, свет в Святилище должен символизировать духовную жизнь человека, которая должна поощряться Законом, и которую мы должны употреблять для служения Закону, и что  קטורת (воскурения) символизируют взятый во всем его великолепии идеал, который внутренне присущ каждому акту посвящения Богу. Тогда вместе они символизируют полное подчинение человеческого «Я» цели получения Божественного одобрения. Таким образом тот факт, что эти материалы упомянуты в этом месте, уже на стадии призыва к добровольным пожертвованиям на нужды возведения Святилища, призван научить нас тому, что конечный результат этих усилий — это достижение двух предельных целей всего человеческого существования: просвещения человеческого духа и Божественного одобрения поступков человека. Перечисленные между маслом для освещения и воскурениями пряности для приготовления масла помазания используются для того, чтобы возвысить Святилище, как нечто неоскверненное и Богоданное, до господствующего положения над духом и поступками человека. Почитание этих целей — необходимая предпосылка совершенствования человеческого духа и достижения поведения, угодного Богу.

11. ПОКРОЙ ЕГО. Восприимчивость и насущная способность к совершенствованию должны соединяться с твердостью, железной настойчивостью и постоянством относительно всего того, что является хорошим и благородным, истинным и подлинным. Древесина должна соединяться металлом; дерево — золотом. Принятие Закона Бога делает настоятельной способность к совершенствованию, но она также требует твердости, которую нужно проявлять и внутри и снаружи. Ср. «Покрой его изнутри и снаружи». Ковчег состоял из трех коробов: внешний и внутренний, сделанные из золота, и между ними короб из дерева шитим. Будь правдивым и твердым в каждом аспекте твоей жизни, как внутри, так и снаружи, благородным и правдивым, свободным от всяческих пороков, устойчивым ко всем переменам и разложению: таково условие, таковы золотые границы, в которых должна раскрыться твоя жизнь, вырастая постепенно, подобно дереву, изнутри Закона. Вы должны оставаться недоступными для всего дурного и восприимчивыми ко всему хорошему. Золото и кедровое дерево: первое символизирует соблюдение запрещающих заповедей, а второе соблюдение предписывающих заповедей. Это два аспекта характера, которые характеризуют Израиль как сосуд Божественного Закона.

17—20. … Подобным же образом ковчег и его крышка должны символизировать задачу «Они построят Мне святилище», а херувы свидетельствовать о выполнении этой задачи, т.е. «и тогда Я пребуду в их среде».

   30. ТЫ БУДЕШЬ КЛАСТЬ. И ты будешь класть на этот стол хлеб Присутствия перед Моим Лицом во все времена. Лишь для такого стола и только если он поставлен на такой стол, ваш хлеб станет  לחם פנים, « хлебом Присутствия (досл. “Лица”)», заработанным и съеденным перед Лицом Бога; дарованным, защищенным и благословленным Его Присутствием.

39. … Если мы зададимся вопросом о значении меноры в Святилище Божественного Закона, то ответ, на первый взгляд, покажется вполне очевидным. Зажженная менора, предположим мы, выражает свое символическое значение через свет, который она распространяет, и кажется самоочевидным, что свет, в свою очередь, представляет собой понимание. В таком случае не было бы ничего легче, чем толковать менору, особенно учитывая ее положение напротив стола и перед ковчегом Закона Бога, как символ того духовного понимания, которое, наряду со столом, — символом материального благосостояния — индицирует результаты еврейской национальной жизни, порожденной Божественным Законом и вечно посвященной Ему.

Однако более глубокое исследование, основанное на тексте Писания, могут вызвать оправданные сомнения относительно того, является ли ответ столь уж очевидным.

   Если мы соберем все факты, касающиеся значения меноры в концепциях иудаизма, которые находятся перед нами в многочисленных относящихся к этой теме примерах, тогда «знание и понимание» составят лишь часть, лишь один аспект, в действительности, символического значения света в Священном Писании.

   Нам бы казалось оправданным объяснять менору в Писании как символ духа, точнее, двойственных аспектов человеческого духа: теории и практики, познавательной способности и волевого акта, восприятия и воли к практическому действию.

К счастью, Само Слово Бога предлагает ясное подкрепление нашему объяснению.

Зехария был посланником Бога к Зерубавелю, лидеру, которому предстояло заложить на развалинах прежнего еврейского государства фундамент новой еврейской национальной жизни, задача, в решении которой он на каждом шагу сталкивался с препятствиями. Зехарии была показана менора с семью лампадами. Когда он попросил ангела, принесшему слово от Бога, объяснить ему значение этого видения, ангел ответил: «Разве ты не знаешь, что они означают?» Когда пророк ответил: «Нет, мой господин», ангел сказал ему: «Это слово Божье, которое нужно передать Зерубавелю: Не военной мощью, не физической силой, но Моим духом, говорит Г-сподь Воинств» (Зехария 4:6). Это — доказательство того, что менора-семисвечникпредставляет дух, или более точно, Божественный дух, и что это символическое значение должно быть столь очевидным, что ответ ангела Зехарии «Разве ты не знаешь, что они означают?» предполагает некий упрек, порицание пророку за то, что тот ощутил потребность в особом объяснении, чтобы понять это символическое видение.

Обратите также внимание, что когда Зерубавелю советуют, что он будет в состоянии исполнить эту миссию лишь при помощи и через посредство Божественного духа, понятие «дух» обозначает не просто умственный, психический феномен, но также и средство практического действия. Ибо Слово Бога было передано Зерубавелю как руководителю, а не как учителю народа. В его задачу входило не учить людей воле Бога, а лишь распознать ее и исполнить. Ему доверили задачу заложить краеугольный камень того здания, на завершение строительства которого была направлена «вся полнота Божественного Закона».

Более того, само Слово Божье описало нам природу и содержание этого духа. В книге Ишайи (11:2), в связи с побегом, который должен произрасти от ствола Ишая, нам сообщают: «и Божественный дух будет покоится на нем», и текст сразу переходит к объяснению Божественного духа как духа мудрости и понимания, духа совета и силы, духа знания и Богобоязненности. Как мы видим, текст вне всяких сомнений подтверждает, что дух, который Бог считает Своим духом и который, как нам сообщил Зехария, символизируется менорой, не является духом лишь теоретического знания и восприятия, но духом, который в то же время включает понимание и практическое действие.

Менора

Итак, если свет, который излучает менора, символизирует дух понимания и действия, который даруется человеку Богом, то каково же отношение этой меноры к свету, который она порождает?

Если мы представим менору в ее физической форме, тогда ее основание, которое несет один цветок, ее ствол и ветви с чашечками в форме цветов миндаля с их шишками и цветами, создает полное впечатление дерева, которое, стремясь вверх от корней, растет, чтобы стать носителем этого света.

Если, в то же время, мы примем в расчет, что менора была единственным в Святилище предметом, сделанным целиком из металла, и более того, из золота, мы сможем легко увидеть, что, благодаря материалу, из которого она была изготовлена, она должна была символизировать твердость, стойкость, неизменность, но что ее форма предполагала рост и развитие. Таким образом два аспекта меноры, материал и форма, представляют собой рост и развитие таких качеств, как твердость, стойкость и выносливость, которые навсегда должны оставаться неизменными.

Следовательно, уже своим внешним видом менора воплощает полную противоположность того понятия, которое символизирует стол. Стол делается в основном из дерева. Дерево представляет постоянный процесс развития. Стол получает предназначенные ему размеры, несущую способность, твердость и прочность лишь благодаря своей форме и арматуре. Как таковой, он символизирует материальные аспекты жизни, которые по самой своей сути подвержены изменениям, присущим явлениям роста, развития, цветения, созревания и, наконец, смерти и разложения. Лишь в Святилище Бога стол, посредством дух и установлений Божественного Закона, получает установленные размеры, свою прочность, твердость и вечное значение.

Менору мы видим противоположностью столу. Сделанная целиком из золота она символизирует именно ту неизменную твердость и неподвластность времени, которые, как показывает ее форма, должны цвести и раскрываться в Святилище через дух Божественного Закона. Что же касается человека, единственным прочным, неизменным и вечным элементом в нем является Божественный элемент, который пребывает в нем, и который мы начинаем осознавать, когда узнаем, в чем состоит истина, и когда движимые волей, воплощаем это знание на практике, творя добро. Эти элементы знания и воли в человеке, наряду с целями его действий; т.е. добром и истиной, являются вечными и неизменными, не подверженными ни изменениям, ни переменам в течение его жизни. Истина, благочестие зрелого человека кажется бесконечно богаче того, которое было скрыто в его груди, когда он был ребенком. Тем не менее, по существу, благочестие, которое было скрыто в ребенке, абсолютно равно, и по количеству и по чистоте, тем благочестивым качествам, которые достигают полного развития только после того, как ребенок достигает зрелости. Лишь внешние проявления этого благочестия проявляются в разной степени. Подобным же образом, самые простые истины и самые обычные акты благочестия нисколько не менее искренни и значительны, чем самые возвышенные истины и самые редкостные проявления добродетели.

Все, что по-настоящему хорошо и истинно, хорошо и истинно на самом деле, вот и все. Не может быть никаких вопросов о «большем» или «меньшем». При развитии физических объектов любая более высокая форма может вырасти лишь за счет более низкой формы. Низшие формы должны отмереть, чтобы могли появиться высшие, сложные формы. Следовательно, в физическом мире все, что является более высоким или сложным по сравнению с тем, что было раньше, представляет собой отрицание предшествовавших ему более низких форм. Уже в колыбели каждой формы жизни содержится ее могила; подобно Фениксу каждая форма жизни возникает из пепла более ранних форм и поколений. Иначе обстоит дело с объектами духовными. Добродетель и истина никогда не теряют своей обоснованности и оправданности. Все, что является добрым и истинным, остается таковым на все времена. Более высокие проявления добродетели и истины, представляют не отрицание, а лишь более полное воплощение всей той добродетели и истины, которые существовали раньше. Даже старейший из людей не может отрицать те добродетели, которыми он обладал, будучи ребенком. Действительно, добродетели его зрелого возраста — это лишь плоды тех, более ранних добродетелей, ныне реализуемые в более обширных обстоятельствах, чем то могло произойти в более узком контексте детства. Наисложнейшая система самых возвышенных и значительных добродетелей не может обойтись без простейших истин, которые служили для них отправной точкой. И действительно, тот прочный и нерушимый запас простых истин, из которого она развилась, является основой существования самых далеко проникающих истин. В конечном счете, любая форма истины, вне зависимости от ее сложности, есть ни что иное, как субстанция — сформулированная и реализованная в более изощренных терминах — из элементов, уже имеющихся в базисных истинах, которые всегда существовали, хотя в неразвитой форме и скрытыми от познающего ума.

Соответственно, «дерево», которое символизирует познание и практическое осуществление того, что хорошо и истинно — это «дерево» выкованное из золота, от корней до цветов, золотое в каждой своей части и на каждом этапе своего развития. (Подобно золоту, оно также чисто, истинно и хорошо во всех своих частях и на каждом уровне своего роста). Более того, в своей высшей форме завершенности, от корней до цветов, оно неделимо, не составлено из различных частей. Оно все едино. Короче говоря, это дерево, как его представляет нам менора, сделанная из чистого золота, которая должна быть выкована из одного куска, а «ее основание и ствол … ее чаши, ее шишки и ее цветы должны быть сделаны из одного куска с ней». Это дерево символизирует менора в своем высшем совершенстве, выкованная с основанием, стволом, ветвями, чашами, шишками и цветами — все из одного куска, целиком из чистого золота.

А сейчас давайте рассмотрим отдельные части меноры. Прежде всего, семь ее ламп говорят нам о том, что дух, воспитываемый здесь, не является односторонним (как можно было бы предположить при наличии только одной лампы). Напротив, этот дух охватывает большое разнообразие аспектов, в которых мы сразу различаем не одну лишь пестроту, но всестороннее полное единство духовного познания и воли, стоящее на моральном основании. Если мы рассмотрим лампы более внимательно, то увидим, что, помимо этого разнообразия, они символизируют также концепцию высшей гармонии и единения. Мы видим среднюю лампу, ее свет направлен вверх, или прямо вперед. В то же время огни с обеих сторон, справа и слева, светят по направлению к центральному пламени, так что три лампы справа обращают свой свет налево, а три лампы слева обращают свой свет направо; получается, что все огни устремлены к центру, создавая одно совершенное единство. Таким образом центральный огонь становится главной целью, к которой должны стремиться все остальные огни меноры; или, перефразировав, то место, куда бросает свой свет эта одна центральная лампа, есть общая цель и для всех других огней меноры.

Более того, эти лампы покоятся на семи ветвях. Но это не значит, что у каждой есть свое собственное отдельное основание и ствол. Нет, у них у всех общее основание; один корень, один ствол служит для всех них поддержкой. Действительно, более подробное исследование показывает, как это показывают и описания, содержащиеся в Слове Бога, что ствол, на котором укреплена центральная лампа и который поднимается прямо из корня, есть подлинная центральная менора, ствол, от которого с обеих сторон, начиная от центра ствола, попарно отходят шесть других ветвей. Текст постоянно привлекает наше внимание к тому факту, что эти шесть ветвей отходят от ствола в центре. Таким образом центральный свет — не только конечная цель, служащая для объединения всех других огней, но и начальная точка, от которой берут начало все другие огни. Они все отходят от одного центрального ствола и все они стремятся к одному центральному огню на вершине ствола. Поэтому мы должны рассматривать семь огней не просто как семь отдельных огней, но как один огонь плюс шесть огней, как особое единство, из которого выходят шесть огней и в котором, в то же время, все шесть должны воссоединиться.

Наши исследования символизма заповедей обрезания и цицит … в журнале Ешурун за 1858 год, уже показали, что число «шесть» является символом физического мира созидания и, в связи с этим, что число «один», седьмой, символизирует сверхъестественную Сущность, стоящую вне физического мира, но, тем не менее, тесно с ним связанную. Оно символизирует Одного единственного Бога и Божественные элементы, которые исходят от Него. Мы, поэтому, должны считать один центральный ствол с центральной лампой духом познания и воли, который поднимается к Богу, как дух, который стремится познать Бога и служить Ему. Шесть ветвей и шесть их ламп, с другой стороны, символизируют те духовные стремления к пониманию и волю к практическому осуществлению, которые направлены на материальный мир. Но тогда именно один центральный ствол сам разветвляется на эти шесть ламп; все боковые ветви отходят от одного и того же ствола, и в то же время шесть их огней направлены к одному огню в центре. Это учит нас тому, что дух теоретического знания и практическое служение Богу, которые должны культивироваться в Святилище Бога, не есть некая абстракция, изолирующий фактор, который отвращает от знаний и практических устремлений этого мира. Напротив, это — дух, который фактически полностью начинает действовать в тех теоретических и практических устремлениях, которые осознают этот мир, и которые работают на его созидание. Именно благодаря этому факту, все теоретические и практические устремления, направленные на мир, еговосприятия и его потребности, перестают отчуждаться или «отворачиваться» от Бога, или от теоретических знаний и практического служения Богу. Напротив, именно познание и воля, направленные к Богу, дают этим восприятиям отправную точку и конечную цель, очищают и возвышают их. Все науки и вся этическая деятельность начинается и заканчивается Богом. Все, что является поистине духовным и этическим имеет лишь одну основу, один корень и одну цель: Бог есть его начало и Бог есть его конец;  תחלת חכמה יראת ה (« начало всей мудрости — боязнь Бога») и «первый плод всякой мудрости — боязнь Бога». Страх перед Богом — это и начало, и цвет всякой мудрости.

Прежде всего, текст Писания подчеркивает это отличие между одним центральным стволом — который является актуальной менорой — и шестью боковыми ветвями. «И сделайте менору из чистого золота… И шесть ветвей выйдут из ее сторон» (ст. 31) В то же время текст постоянно подчеркивает различие между боковыми ветвями на основании того факта, что они отходят от той или иной из двух сторон ствола. «Три ветви меноры из одной ее стороны и три ветви меноры из другой ее стороны» (ст. 32). Он и далее определяет это отличие, показывая, что эти шесть ветвей, по две ветви из одного и того же места на меноре, непосредственно над одной и той же шишкой. «Одна шишка под двумя ветвями, которые отходят от нее», и т.д. В результате, центральный (седьмой) свет, который направлен единственно к Богу, представляет собой двойственное, противоречивое явление тем, что он также властвует над материальным миром (символизируемым числом шесть). Обращая свой свет к физическому миру, он порождает дихотомию, но она примиряется гармоничным воссоединением всех боковых огней в центральной точке их зарождения.

Итак, выше мы уже отметили, что  רוח (дух), который символизируется светом меноры в Храме, следует понимать как дух, который воспринимает или который дарует восприятие, и как тот, который движет или делает движение возможным. В применении к человеку эта дихотомия принимает форму познания и волевого акта. Мы видели, что духовное восприятие и моральное волеизъявление (знание того, что хорошо, и желание действовать в соответствии с этим знанием) — это две фазы, в которых демонстрируется наличие духа. Уже эти факты показались бы достаточным оправданием того, что мы рассматриваем две стороны меноры в качестве символа этой двойственности духовного знания и морального действия. И то, и другое столь связаны между собой и неразделимы в своем происхождении и реальности, что одна необходимо предопределяет существование другой. Подлинная мораль; т.е. добровольное практическое осуществление того, что было признано теоретически хорошим, предполагает познавательную способность, активность разума. Ибо иначе добрый поступок был бы неосознанным актом, осуществляемым инстинктивно, не основанным на добровольной морали. Кроме того, простой акт осознания того, что хорошо, предполагает моральную волю, чтобы трансформировать это хорошее в действие, поступок, ибо оно требует, чтобы познавательные способности были направлены добровольно к той цели, которая была признана «хорошей». Но тогда каждая сознательная ориентация способностей на какое-то желаемое завершение является сама по себе деятельностью, берущей начало в моральном волевом акте. Таким образом, по существу, дух, заложенный в человеке, обладает теоретическим знанием и практической волей в одно и то же время, и лишь наши абстрактные ощущения толкуют одно как проявление теоретического познания, а другое — как проявление практической воли, в зависимости от того является ли целью усилий умственная деятельность или практическое действие. Это различие кроется в результате, а не в источнике деятельности. В своем корне оба являются, фактически, одним, и они стремятся вновь объединиться в своих целях. Любое восприятие истины ценно лишь в том случае, если оно направлено к практическому воплощению того, что хорошо, если оно в итоге ведет к исполнению доброго дела. С другой стороны, доброе дело должно всегда совершаться с осознанием истины. Лишь от восприятия истины доброе дело может получить импульс и уверенность в том, что оно поистине ценно.

Все это точно так, как в меноре, где пары боковых ветвей выходят из одной и той же точки на центральном стволе и где, достигнув вершины ствола, они обращают свои огни друг к другу, и в то же время, к центральной точке, общей для них обоих. Но если, как в данном случае, эта центральная точка символизирует «седьмое», т.е. дух, который устремлен к Богу, и который воспитывается и лелеется в Святилище, мы поймем с большей готовностью, каким образом в этой центральной точке все теоретическое восприятие и вся воля, трансформированная в практическое действие, зарождаются в одном общем корне и затем объединяются ради одной общей возвышенной цели. Ибо мы можем распознать этот корень нашей духовной жизни, которая устремлена к Богу лишь в том духе, который овладевает, наполняет, оживляет и заполняет и сердце и ум одинаковой первичной энергией и силой, дух, который священный текст называет д ъашй (страх перед Богом). Ибо страх перед Богом представляет собой высшую ступень познания, которая, в то же время и сразу же, порождает мораль в ее наивысшей форме. Именно в духе восприятие самой возвышенной истины соединяется с осуществлением величайшего добра…

Разъяснение, даваемое в книге Зехарии (4:6) относительно значения меноры как символа Божественного духа, направляет нас за комментариями к Ишайе (11:2) относительно более точного определения понятия «Божественного духа». Там Божественный дух, покоящийся на человеке, описывается в самой возвышенной форме. Уже с первого взгляда становиться очевидным, что этот дух развивается в двух отдельных измерениях,  חכמה  , עצה  , דעת (мудрость, совет и знание) с одной стороны, и  בינה  , גבורה  , יראה (понимание, сила и страх перед Богом) с другой, т.е. теория и практика, знание и действие, подтверждая, таким образом, то, что мы уже увидели в определении «духа» в Писании. Если мы рассмотрим этот стих из Ишайи более подробно, то заметим, что он удивительно совпадает со всем, что мы знаем об устройстве меноры. Это совпадение столь поразительно, что невозможно удержаться от мысли, что этот стих фактически является словесным выражением символизма меноры.

«И будет на нем дух Бога, дух мудрости и понимания, дух совета и силы, дух знаний и страха перед Богом». Здесь мы видим дух, который определяется во всей его целостности, но раскрывается через шесть составляющих. Эти шесть компонентов сгруппированы попарно, каждая пара имеет одну общую опору, ибо не сказано: «дух мудрости и дух понимания» и т.д., но «дух мудрости и понимания» и т.д.

Это — полное изображение золотой меноры с шестью ветвями, выходящими из ее сторон, три с одной стороны и три с другой, одна шишка под двумя ветвями и одна шишка под второй парой из двух ветвей и одна шишка под третьей парой из двух ветвей, и так для всех шести ветвей, которые исходят от меноры. В самом деле, стих в Ишайе продолжает: «и он будет оживлен страхом Божьим», что, учитывая этимологию слова  והריחו ,  означает не что иное, как наполнять им, пропитывать другого духом. Итак, после того как Божественный дух, явившийся, чтобы покоиться на побеге от корня Ишая, описан в семи его аспектах, выделяется один аспект из семи в качестве корня и посредника всей этой одухотворенности, точно также, как и с семью огнями меноры, где есть один огонь, от которого были зажжены все другие огни и который обслуживали в конце каждого дня. Чтобы сделать эту аналогию завершенной, носитель Божественного духа с семью своими эманациями, представлен вырастающим из корня побегом, на котором покоится один Божественный дух с шестью отходящими от него ветвями. Таким образом, если мы просмотрим этот отрывок в его контексте (см. выше), у нас должна сложиться полная картина идей, выраженных в символической форме менорой.