Спасение Торы из огня Катастрофы. гл. 20-21: Владивосток.

предыдущая глава

Главным городом на Дальнем Востоке России был Владивосток, конечная станция Транссибирской железной дороги, порт на берегу Японского моря. Находясь здесь, беженцы очень хотели поближе сойтись с советскими людьми. Но снова это было трудно сделать из-за вездесущей секретной полиции, а также нежелания самих людей общаться с явными, судя по одежде, иностранцами. Лишь случайные реплики незнакомых людей помогли приезжим понять всю напряженность в отношениях между здешними жителями.
Единственный контакт с русскими — общение с обитателями интуристовской гостиницы. Однако выяснилось, что большинство советских путешественников принадлежит к местной элите, то есть к тем, кто имеет редкое право на дальние поездки. 

 
Стояние в очередях за хлебом для них было обыденным делом. Они были так пропитаны советским образом жизни, что рассказы о западном мире воспринимали как нечто ирреальное, как сказку, где золото сыплется с неба дождем. Такая жизнь была для них скорей исключением, чем правилом, а потому они даже не пытались примерить ее на себя.

Владивосток — ворота России в Тихий океан. Однако перед Второй мировой войной между Советскиу Союзом и Японией морского сообщения практически не было. Все устремления японцев были направлены на экспансионистскую войну с Китаем. Лишь маленький пароходик Амакуза Мару водоизмещением две с половиной тысячи тонн раз в неделю отправлялся иг Владивостока в Цуругу, небольшой японский рыболовецкий порт на острове Хонсю, а затем плыл обратно. Для одного из самых бурных в мире морей это суденышко было явно маловато. Но для перевозки небольшого числа эмигрантов из СССР его вполне хватало.
После того, как во Владивосток начали постоянно прибывать поезда с беженцами, Амакуза Мару внезапно превратился в важнейшее средство спасения, без которого и дня нельзя обойтись. Сотни и сотни еврейских женщин, детей, мужчин заполняли пароходик, рискуя в бурном море собственной жизнью. Кают на всех, конечно, не хватало, и большинство вынуждено было размещаться прямо на палубе.
Неспокойное море кидало суденышко как мячик. Волны высотой с дом обрушивались на него всей своей могучей тяжестью. Временами так качало, что невозможно было устоять на ногах. К тому же пассажиров набивалось, как селедок в бочке, а это в корне противоречило правилам безопасности. При жесточайшем штормовом ветре шлюпки невозможно было спустить на воду. Что же касается спасательных жилетов, то их тоже было мало, да и вряд ли они бы выручили в критической ситуации.
В первую ночь в открытом море автор этих строк заметил, что капитан и члены команды пересчитывают пассажиров. Оказалось, они делают это, чтобы прикинуть на сколько женщин и детей хватит шлюпок и на сколько мужчин — спасательных жилетов. От морской болезни страдали почти все пассажиры.
Едва судно входило в порт Цуруга все мужчины с необыкновенным воодушевлением принимались воздавать благодарственную хвалу Всевышнему, даровавшему им благополучный исход в опасном плавании. Люди радовались, что вышли живыми из этой переделки. Но все чудо спасения беженцы осознали поздней, уже прибыв на место, которое стало их новым домом.
Во время одного из более поздних плаваний — уже без еврейских эмигрантов — это судно затонуло. Не раз перегруженное беженцами сверх всяких мыслимых пределов выбиралось оно из самых страшных волн, а тут пошло ко дну, имея на борту всего несколько пассажиров.
Когда последний раз Амакуза Мару с беженцами из России достиг японских берегов, он выполнил свою миссию Б-жественного спасения и тем самым вошел в историю. Свершилось еще одно чудо на пути спасения Торы и ее служителей.
Это ужасное испытание на одном из самых неспокойных в мире морей многих заставило по-новому взглянуть на чудо спасения, начавшегося спокойной поездкой по железной дороге. Жребий Виленского Гаона — “...Я носил вас на орлиных крыльях, и принес вас к Себе” (Шмот 19:4), — который подвиг многих осторожных на опасное путешествие, вспоми нался теперь почти при каждом разговоре.