Whatsapp
и
Telegram
!
Статьи Аудио Видео Фото Блоги Магазин
English עברית Deutsch

21. Пробуждение (очередное продолжение первой главы)

Отложить Отложено

«И что мне от любви осталось ныне? Только имя!» замурлыкала Соня себе под нос и тут же поморщилась. Когда  в свое время в школе на уроках литературы ее любимая учительница Юдит Шушан терпеливо объясняла им разницу между ассоциацией и коннотацией («что, собственно говоря, то же самое, но обусловлено общими культурными ценностями») и приводила пример, что белый цвет у каждого может ассоциироваться с чем-то своим, личным («с творожком», облизнулась Ирка, Сонина соседка по парте, «с облаками?» робко поинтересовался Йони с первой парты, «с мамиными жемчужными сережками и цветущими левкоями» подумала Соня, набрав побольше воздуха в легкие, чтоб, затаив дыхание, ничем случайно не выдать всю сладость охватившего ее восторга).  «А в различных культурах, - продолжала Юдит своим прокуренным голосом командира дивизии, - белый цвет может ассоциироваться с похоронами или свадьбой, с чистотой, непорочностью или безжизненностью – это и есть коннотация». Так вот тогда коннотация казалась Соне несчастной, загнанной в клетку стереотипов пташкой в отличие от вольной птицы-ассоциации с огромными, сильными крыльями фантазии и памяти. Какой же куцей и иллюзорной вдруг обернулась сегодня эта вольность ассоциативного полета! Покорная свобода вышколенных, почтовых голубей, всегда готовых передать свое послание точно по адресу, но всегда из одного, знакомого источника, к которому они неизбежно вернутся...

 «Михоэлю, наверняка, пришла бы на ум не дешевая песенка из банального кинофильма, а какая-нибудь цитата из наших источников вроде «Доброе имя лучше хорошего масла» или что-то в этом роде. Или нет? Неужто он тоже по сей день пребывает в плену трех мушкетеров, гардемаринов или мышей из «Кота Леопольда», просто все это таится где-то там, в глубине, на которую никто не рискнет спуститься? Да и кого он туда впустит?» Соня сама себе подивилась. С каких это пор ее, Соню Мошевицкую, интересует чье-либо чужое мнение? С каких пор она стала пытаться понять, проникнув и проникнувшись, чужую душу? Может быть, с тех самых пор, как перестала быть Соней Мошевицкой, став Шейной Глик?  

«Да уж, с чем-с чем, а с именами в нашей семье все было нормально», с удовлетворением прервала необузданный поток мыслей Соня-Шейна. Конечно, если можно было назвать «нормальной» ситуацию в советской школе, когда имя лучшего преподавателя английского языка и по совместительству самой популярной классной руководительницы, воспитавшей не одну плеяду учеников, по сей день благодарных своему любимому педагогу за ее небывалую, «гремучую» смесь жесткой, на первый взгляд в чем-то даже жестокой дисциплины с нежной сердечностью, чуткостью и искренним желанием добра всем своим подопечным – имя, ставшее в их 382-й школе Ленинского района, чуть ли не нарицательным, было Ида Моисеевна.

К слову сказать, мамину сестру, тетю Галю, преподававшую математику в школе №237 на другом конце города все почему-то называли Галиной Михайловной. «А, может, они с мамой просто сводные сестры?» не раз приходило на ум маленькой Сонечке. Нет, конечно, на лицо – общее, фамильное сходство, причем сходство именно с коренастым, кареглазым дедом – Михаилом Семеновичем, а не со статной бабушкой Дорой, но… кто поймет их, этих странных взрослых? В самом деле, откуда маленькой Соне было знать, что такое быть Моисеем по паспорту? И оно, наверное, к лучшему…

Так как в современном Израиле понятие отчества присутствует только в переводной русской литературе, которую мало кто читает, мама, переквалифицировавшись в частного репетитора, стала здесь просто Идой, что, по ее словам, ей очень льстило – ведь так чужие люди называли ее лишь в далекой молодости. «Я прямо помолодела!» кокетливо обращалась она к папе, рассматривая в зеркале очередную морщину в уголке левого глаза.

А вот папа со своей стороны жаловался, что с приездом в Израиль, на старости лет потерял свою индивидуальность. Ведь если там, на чужбине достаточно было тихо-тихо шепнуть на улице: «Яков!» (ну, или просто позвать: «Яша!»), и Яков Григорьевич мог быть уверен: это – к нему. «А здесь я по привычке оборачиваюсь на каждого «Я-а-а-к-о-ва!», и в большинстве случаев оказывается задним, так сказать, числом, что обращаются к кому-то совсем другому…»

Продолжение (когда-нибудь) следует

Теги: 21, проза, пробуждение