Отложить Отложено Подписаться Вы подписаны
Из цикла "Рассказы рава Койфмана"
Окончание рассказа, начатого предыдущим постом
...Вечером в машине, стоявшей на улице тихого нью-йоркского пригорода, сидели два человека – рав и его ученик. Сидели и плакали. Мальчик от обиды, рав от жалости к потерянным еврейским душам.
"Давай я расскажу тебе одну историю, – сказал рав Койфман. – Она произошла у нас в семье. Не со мной или моими родителями, но с нашим близким родственником, родным дядей моего отца, которого звали Соломон.
Надо тебе сказать, наша семья в тридцатые годы приехала из Польши, из города, половина жителей которого были евреи. Так вот, дядя Соломон, человек состоятельный, снимал в аренду в те, еще польские времена красивое здание в центральном квартале города, где стояли особняки, банки, дорогие магазины.
В том здании он устроил гостиницу, и это было его бизнесом. Переговоры о продолжении аренды всегда велись с главой муниципалитета. Каждый год дядя Соломон и мэр возобновляли договор.
Но однажды случилось так, что мэру надо было на год уехать за границу. И его место временно занял один чиновник, лютый, как выяснилось, антисемит.
Первое, что тот тип сделал, – увеличил втрое арендные платы для всех евреев. Заметь, для поляков аренда осталась прежней, но евреев он решил проучить.
Дядя Соломон, владея гостиницей, расстроился, однако делать нечего – пошел в банк занимать деньги. Когда же пришел с чеком, заместитель мэра объявил, что произошла ошибка – аренда увеличивается не в три, а в четыре раза.
Дядя Соломон сказал, что это грабеж. Чиновник закричал, что посетитель оскорбляет в его лице должностное лицо, и ударил его набалдашником трости. Дядя Соломон попытался защищаться, тот продолжал его колотить, пока вконец избитый владелец гостиницы не свалился, обливаясь кровью. Сбежались люди, вызвали санитаров. К вечеру дядю Соломона выписали из больницы в бинтах и пластырях. Он пересчитал травмы на теле и связался с адвокатом.
Но через неделю разбирательств убедился, что полиция ему не поможет. Ибо выходило так, будто он сам напал на главу городского совета, и хорошо еще, что тот не подает на него в суд. Снова дядя Соломон вздохнул – и пошел брать новую ссуду...
Прошел год, вернулся прежний мэр. Встретившись с ним, дядя Соломон пожаловался на заместителя. Против того тут же было открыто следственное дело.
Что касается побоев, то мэр спросил, сколько он получил ударов. "За каждый удар, – сказал он, – с общей суммы следующей выплаты будет снята определенная часть".
Дядя Соломон назвал число ударов (это число он помнил очень хорошо), мэр записал его на листок. Довольный, дядя пошел домой: его бизнес, с Б. помощью, пока еще не заглох, надо заново переоборудовать гостиницу и даже, может быть, снять второе здание. Так он рассуждал по дороге.
И лишь одно его печалило: как жалко, что этот антисемит поскупился на удары тростью. Он бы получил еще больше компенсации...
Так и ты, Лари. Знай, что на Суде, где ты будешь держать ответ за свою жизнь, каждый удар, который ты получил, зачтется тебе в большую заслугу. И ты еще пожалеешь, что тебя не побили крепче. Если, конечно, это поможет тебя сейчас, мой бедный мальчик...
А о твоем отце скажу: поверь мне, он очень страдает. И скоро придет просить у тебя прощения".
"Мой отец? – удивился мальчик. – Вы его плохо знаете. Он ни за что не попросит прощения".
"Ты ошибаешься, – ответил раввин. – Твой отец хороший еврей. Просто он вышел из себя, потерял самоконтроль, такое с людьми случается. Им неправильно поняты основные положения Торы, поскольку никто ему не объяснил, что Тора – это не только вежливое отношение к людям, как принято в его кругу, но и множество запретов самого разного свойства.
Твой отказ есть яйцо он расценил как бунт против родителей. Отец пока не знает, что суббота для евреев не менее важна, чем принятые людьми нормы поведения... Так что у меня нет оснований считать, будто твой отец руководствовался не любовью к тебе, а чем-то другим. А раз он тебя любит, то еще увидишь – он попросит у тебя прощение. Поэтому дам тебе один совет. Не прощай его".
"Как так, ребе? Я ничего не понял. Прощать или не прощать?"
"Ни в коем случае не прощай. Пусть осознает свою ошибку. А когда пройдет неделя, скажи ему, что, так и быть, ты его извиняешь. Но с одним условием – если он наденет кипу и цицит".
"Мой отец – кипу и цицит?! Да никогда в жизни!"
"Лари, ты не знаешь своего отца. Он причинил своему сыну такую большую боль, что не может не мучиться от этого сам. Понятно, что, как только ты ему заявишь про кипу и цицит, он возмутится. Но делать нечего. С этой мыслью ему придется пожить несколько дней. А к концу недели ты отменишь одно из условий: пусть наденет или кипу, или цицит. Одно из двух".
Так и произошло. Не прошло и двух месяцев, как отец, как вы сами понимаете, ходил в кипе и с нитями цицит наружу...
** **
Лари вырос. Сейчас он занимает пост главного раввина в одной из общин Австралии.
Про его отца еще рассказывали, что под старость, уже будучи на пенсии, он приступил к занятиям по Торе, что, впрочем, давалось ему с большим трудом.
Однажды он прочел в переведенной на английский язык книге Хафец-Хаима, что еврея, не изучившего ни одного листа Талмуда, ждут в грядущей жизни большие неприятности.
Явился он в ешиву к раби Моше Файнштейну, мудрецу и праведнику, ныне покойному, и попросил, чтобы ему дали учителя.
Четыре года подряд раз в неделю приезжал он в ешиву, чтобы вечер провести за учебой. Снова и снова возвращался к пройденному материалу, с трудом усваивая тему. Менялись учителя, а он сидел над первым листом трактата. Запомнить фразы он мог. И даже воспроизвести рассуждение. Но выстроить единую картину – этим искусством он никак не мог овладеть.
Еще труднее давались комментарии Раши и Тосафот, напечатанные по краям того же листа. Они будто нарочно запутывали нить рассуждений, которая только-только начинала укладываться в голове пожилого человека.
Но он не сдавался. В сотый раз перечитывал все сначала, задавал вопросы, удивлялся, почему логика Талмуда настолько отлична от простой и прямолинейной логики, принятой в житейском мире, учился, конспектировал, анализировал.
И вот, наконец, рав Файнштейн устроил ему экзамен. Задавал очень сложные вопросы на усвоение материала, на связь между отдельными его частями. Вел беседу без всяких поблажек и очень серьезно. И в конце заявил, что экзамен сдан успешно.
Присутствующие на том уроке ученики ешивы горячо поздравили своего коллегу. Тут же был устроен праздник – как в день окончания трактата. Сам раввин, духовный глава нашего поколения, поздравил студента с успехом. Тот вернулся домой счастливый. А под утро умер.
Наверное, это и есть то, что называется счастливой смертью. Еврей умер с сознанием честно исполненного дела.
На его могиле по указанию рава Моше Файнштейна был установлен камень с надписью: "Здесь похоронен достойный и правильный человек".
Камень и сейчас можно увидеть на центральном еврейском кладбище городка Элизабет, что в Нью-Джерси, под Нью-Йорком.
Теги: Литература
